Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

                Ф е р а м е н
Покончив с осквернителями герм,
Народ призвал: к суду Алкивиада
Теперь же и привлечь, - поскольку слухи
Об играх в таинства вдруг подтвердились.
Уж арестованы Политион
И Теодор, и послана триера
В Сицилию за ним, Алкивиадом,
С приказом без насилья привезти,
Чтоб избежать волненья среди войска.

                  К р и т и й
Здесь пред судом предстанет беззащитен
Стратег, а там афинский флот и войско,
Как обезглавленное воинство,
Что б ни предприняли, - добра не будет!

                Ф е р а м е н
Кто все затеял, пусть несет ответ.

                  К р и т и й
Да он же не глупец, чтобы вернуться -
С угрозой жизни здесь лишиться зря,
За игры в таинства любви и смерти.

                Ф е р а м е н
Скорее бунт поднять он может в войске,
Сицилией к тому же завладев,
Чтобы затем тираном к нам явиться.

                  К р и т и й
Ты поступил бы так? Алкивиад -
Он демократ по вольности натуры,
Он любит справедливость, как Сократ.
Боюсь, он явится из благородства,
А чернь, припомнив все его бесчинства
Из нашей юности, казнит его,
Как льва, которому уж тесно в клетке.

               Ф е р а м е н
Фессал составил жалобу почище,
Чем первую об оскверненьи герм.
Могу сказать.

                 К р и т и й
                          Я слушаю тебя.

Ф е р а м е н. Примерно так: "Фессал, сын Кимона, обвиняет Алкивиада, сына Клиния, в оскорблении двух богинь, Деметры и Коры, путем подражания мистериям, которые он показывал у себя в доме своим товарищам, надевая длинное платье, подобное тому, какое носит иерофант, соверщающий таинства, и называя себя иерофантом, Политиона - жрецом-факелоносцем, Теодора - глашатаем, других же друзей - мистами и эпоптами, чем нарушил законы и правила, установленные эвмолпидами, кериками и жрецами элевсинских мистерий".

                   К р и т и й
Ведь, в сущности, всего была игра,
В какую с важностью играют мисты.

                 Ф е р а м е н
Алкивиаду впрямь несдобровать,
Когда бы он решился возвратиться.
Народ в невежестве своем жесток.

                   К р и т и й
Как и тиран, пусть самый просвещенный.

                 Ф е р а м е н
Да, в крайностях всегда таится зло.

Критий подходит к кучке беседующих, среди которых Сократ и красивый молодой человек, двоюродный брат Крития Хармид.

К р и т и й. Сократ! Все ходишь, испытывая афинян вопросами? Неужели не понимаешь, что ты становишься все более ненавистным для них? И ты здесь, Хармид!

С о к р а т. Критий, что тебе сказал Ферамен?

К р и т и й. Увлечение философией у безусого юноши я считаю признаком благородного образа мыслей; того же, кто совсем чужд философии, считаю человеком низменным, не пригодным ни на что прекрасное и благородное. Но когда я вижу человека в летах, который все еще углублен в философию и не думает с ней расстаться, тут уже, Сократ, по-моему, требуется кнут!

С о к р а т. Ты им и замахнулся, Критий. Боюсь, Хармид, это он из-за тебя на меня сердится.

К р и т и й. Я понимаю чувство Хармида к тебе. Я сам был в его возрасте и в его положении и испытывал к тебе то же чувство, какое было у Еврипидова Зета к его брату Амфиону. И мне хочется сказать тебе примерно так, как Зет говорил брату: "Сократ, ты невнимателен к тому, что требует внимания; одаренный таким благородством души, ты ребячеством только прославил себя, ты в судейском совете не можешь разумного мнения подать, никогда не промолвишь ты веского слова, никогда не возвысишься дерзким замыслом над другими".

С о к р а т. Да, видно, так.