Очаги ярости (СИ)

— Я всего, чего надо, и не догадаюсь спросить. Лучше сразу позвать Бенито Родригеса, чтобы тебя не бесплокоить дважды…

— Да какое там беспокойство, — Рамирес поморщился, должно быть, от нежелания убеждать пополам с болью. — Мне с постели вставать не впервой, да уже, видать, и пора.

— Лечащий врач так сказал?

— Не сказал, — пациент выдал гимасу явственно саркастическую, после чего решительно сбросил обе ноги с койки на пол и, на силу нашарив больничную обувь, с новой точки опоры вернулся к идее встать.

— Осторожней, — буркнул Гонсалес, поддержав его за предплечье.

— Не спеши звать Родригеса к доктору Хойлу. Потолкуй-ка с ним сам для начала, — предложил Диего Рамирес. — А приглашать ли Бенито, уж тогда и решишь. Я, если что, поковыляю к нему ещё раз.

5

Оказалось, покои лечащего врача находились не в основном здании госпиталя, а в пристройке, в которую вёл крытый переход, и довольно долгий. Что это за пристройка, сообразить удалось лишь познее, когда пришли, но по пути доктор Гонсалес не мог и предположить, что идут они прямиком во дворец Мэри Бастинды, первой леди посёлка Свободный Содом, в то крыло его, где доктор Хойл в большей степени жил, чем работал.

Шли они медленно. Рана Рамиреса явственно беспокоила, что, с одной стороны, вроде, не мудрено. Если тебя порвала лезвиями когтей жуткая тварь, единственная в своём роде, да такая, что даже суровая кличка (тварь прозвали Адской Собачиной) всех подробностей этого ужаса не передаст — много ли шансов не остаться калекой? Бедный Том Трентон, вон, тоже до сих пор не может без боли ступать на больную ногу — а его всего-навсего дюжину лет назад подстрелили из бластера.

По дороге Гонсалес пытался Рамиреса отвлекать неторопливой беседой от всей полноты испытываемых страданий. Правда, поскольку считал неэтичным расспрашивать ни о чудовищной Собачине (ибо к чему бередить шоковый опыт), ни о методах лечения доктора Хойла (как ты к коллеге ни относись, а всё же не лезь под руку), то затруднялся в выборе темы беседы. К счастью, на тему леченья Диего Рамирес и сам оказался не прочь посудачить.

Так история исцеляющих действий доктора Хойла в отношении раненого сделалась достоянием и доктора Гонсалеса.

6

В первый момент, как Родригес, Маданес и Диас привезли его раненым в ожидаемо «гостеприимный» посёлок Свободный Содом, Диего Рамирес был плох, плох настолько, что чуть не кончался. Исполосованный бритвенными когтями, с сокрушёнными рёбрами после броска скоростной твари, густо забрызганный кровью своей и кровью Собачины, проволочённый товарищами по охоте по многим камням и кочкам, растрясённый потом в вездеходе не самого ровного хода — он был уже не готов хоть на что-то всерьёз понадеяться. Он был истинно близок к последнему равнодушию, так как морально устал от всего и от всех.

Он старался не вспоминать о содомской начальнице Мэри Бастинде, старой потасканной кукле, ведь как вспомнишь, так вздрогнешь. Если вдобавок имел с нею дело лично, то и подавно прогноз не даёт утешений: дама она злопамятная. У Рамиреса же с той Бастиндой в предыдущие годы случилась любовь, после коей он с ней пережил очень громкую ссору — с криками, воплями, крокодильими слёзками и публичным прощанием раз и навсегда… А теперь она впустит достойного казни «подлого негодяя» в Свободный Содом, чтобы его здесь лечить и вылечить? Диас с Маданесом, кстати, тоже сошлись на том, что ни за что не впустит. А вот Бенито надеялся употребить влияние.

Потому что Бастинде от него было что-то нужно. Кажется, артефакт. Или Рамирес бредит и что-то путает.

В общем, будут лечить, или нет, обещать было трудно. Потому-то явление доктора Хойла оставалось воспринять с энтузиазмом. Доктор лично вошёл в вездеход, где расколбашенный раненый отдавал концы, осмотрел его и сказал Родригесу что-то типа такого:

— Раны от когтей выглядят, как резаные, но всё-таки рваные. Сильная кровопотеря и три поломанных кости. Недурно, очень недурно. В смысле, Рамиресу повезло. Ни одна артерия не задета при количестве и глубине ран… Слышишь, меня, больной?

— Сссслышшшшу, — сипел Рамирес. Правда, вряд ли кто мог отчётливо слышать, что он это сипел.

— Ну, короче, жить будешь. На латиносах заживает, как на собаке.

Сказано это было всей четвёрке латиносов, правда, с доброй-предоброй улыбкой, той, которая первой запоминается чуть ли не каждому, кто когда-то видал доктора Хойла.

Дальше меж ними вышло ещё препирательство. Доктор желал бы Маданеса с Диасом непременно-немедленно из Содома прочь, но уйти без машины ребята не соглашались, а в машине лежал и Рамирес, ожидал, когда станут лечить. Или всё же никто не станет — доктор Хойл пошутил?

Нет уж, Маданес и Диас отказались понимать его юмор, а предложили свой: согласились убраться прочь при условии, что и доктор поедет с ними. Тот же в ответ: ни за что не хочу, мол, покинуть границы посёлка! Я и так никогда его не покидаю, а уж с вами подавно, бабилонские грубияны!