Очаги сопротивления

На улице было темно. Часы, утянутые Ховиком в Карсон Сити, показывали семь с небольшим; правда, Дэвид ставил их так, наобум. Он поспешным шагом двинулся к трамвайной остановке, прикидывая на ходу, не позвонить ли еще раз. Для экономии решил пройти через подземный переход; шаги гулко застучали по металлической лестнице. Не исключено, что за квартирой наблюдают, да и телефон, если на то пошло, может прослушиваться.

Из-под козырька остановочной платформы бесшумно и на удивление быстро выскользнули четверо; разглядел он их, подойдя уже совсем близко. Тонкая кость, юнцы явно не белые; волосы до плеч, одеты в мешковатые штаны и коротенькие майки. По возрасту — лет семнадцать или восемнадцать. Филиппинцы, мелькнуло у Дэвида, или вьетнамцы; а может, из Индокитая, или даже индийцы. В районе Моста многоцветие, можно сказать, бесконечно.

Тот из них, что ближе, самый низенький из четверки, подал голос:

— Эй, чувак!

Дэвид продолжал идти, заклиная мысленно: ради Бога, не надо, я не враг вам, и нет у меня того, что вам надо, и милосердие для меня уже непозволительно большая роскошь. Непомерно тяжелым сделался вдруг заткнутый за пояс револьвер.

— Эй, чувак, ты не понял? — голос был с сильным акцентом, но непонятно, каким именно. — Стой и смотри сюда, когда тебе говорят, или сейчас сзади дождешься.

Дэвид, остановившись, тяжело, со вздохом обернулся.

— Не надо! — вырвалось из горла будто кряканье, рот и глотка разом пересохли.

Четверка слегка расступилась, заходя с боков. Тот, что окликнул, держал опасную бритву. Остальные раскрывали складные ножи.

— Чувак, — позвал коротышка, — бабки есть для меня? Давай-ка, мудило, сейчас ведь морду изрежем.

Дэвид, сделав шаг назад, вынул револьвер.

— Прочь! — хрипло выдавил он.

Увидев оружие, юнцы замерли. Один принялся что-то быстро лопотать на непонятном Дэвиду языке. Коротыш оборвал его, резко махнув рукой.

— Мужик, знаешь чо, — выговорил он, закинув голову набок с блуждающей полуулыбкой на лице. — Я тебе сейчас, наверное, дам этой штукой попользоваться. Ты же сейчас, мудило, просто собздишь из нее стрельнуть. Много вас таких, белых бинабеев (на диалекте визайя, Филиппины, — «голубой»), носит их при себе, чтобы очко не играло.

Он медленным, расчетливым шагом двинулся навстречу Дэвиду — руки вдоль боков, грудь выпятил: дескать, ну! Глаза светились изнутри. Накурился, или насосался, а может и то, и другое. Или просто психопат.

Дэвид направил револьвер на него.

— Я не пугаю!

— Пуга-а-ешь, чувак, пуга-а-ешь! — Опасная бритва, подрагивая, бликовала под одиноким фонарем остановки. Видишь это, ты, поте?

«Прав Ховик, — подумал Дэвид с отчаянием, — никогда не доставай оружие, если не готов пустить его в ход. Но как я могу убить этого подростка, в чем его вина, если так изуродовала его жизнь? Кроме того, выстрел сейчас…»

В глаза ударил слепящий сноп света, и усиленный мегафоном голос командно бросил:

— А ну, всем стоять!

Четверка мгновенно порскнула в стороны, спасаясь бегством. Гулко стукнул выстрел, и коротыш, вякнув, рухнул вниз лицом. Вслед беглецам метнулись несколько призрачных силуэтов, и во тьме возле остановочной платформы Дэвид расслышал смачные, с шорохом и похрустыванием удары, сопровождаемые жалобными воплями и бранью.

Дэвид обронил пистолет и поднял руки. Пронзительный свет погас, и на ступенях платформы появился средних лет толстяк в не первой свежести синей форме.

— Год уже без малого выслеживаю этих сопляков вонючих, — довольным голосом сказал он. Стволом указал на Дэвида. — Есть какая-нибудь бумага на владение этой штуковиной? Покажи удостоверение личности.

Дэвид напрягся, собираясь кинуться, но в грудь уставилось пистолетное дуло.

Давай, попробуй, — сказал толстяк. — Мигом распластаешься у меня, как этот вот недоносок. Руки перед собой!

Лейтенант, — окликнул взволнованный голос, — тут на оружии печатка Управления.

«Ну, вот, — подумал Дэвид, чувствуя, как на запястьях смыкаются наручники, — вот и вся отчаянная эпопея Дэвида Грина. Верно говорят, веселое время пролетает со свистом».

Толстяк рассматривал револьвер.

— Ты где это раздобыл, парень?

— Когда будет минутка, — с диковатой улыбкой покосился Дэвид, — пойди-ка, отсоси.

Хватка на наручниках усилилась; толстяк, шагнув вперед, коротким ударом саданул Дэвида рукояткой револьвера в живот. От тошнотной боли Дэвид согнулся пополам и натужно закашлял, как при рвоте. А в глубине теплым огоньком светилось что-то вроде гордости. «Боже ты мой! Сказал — ну, просто вылитый Ховик!»

Ховик

Укрыв машину в неброской аллейке (там ее неминуемо отыщет пьянь и в считанные часы растащит по винтикам), Ховик отправился бродить по улицам Окленда, дожевывая последнюю шоколадку и прикидывая, что делать дальше.