Очарован наповал

Большую часть времени Дев напоминает ходячий костер, своим присутствием щедро согревающий окружающих. Но гореть так ярко наверняка утомительно, поддерживать такой огонь вечно не сможет никто. Чарли хочется сказать Деву, что гаснуть порой ничуть не стыдно. Не стыдно развести огонек для себя и на нем греться. Нельзя постоянно быть затычкой в любой бочке.

Чарли хочется прикрыть робкий огонек Дева ладонями, раздуть тлеющие уголья, пока он не выгорел окончательно.

— Часто с тобой такое бывает?

Из горла у Дева вырывается несколько тихих всхлипов.

— Порой бывает, да, — шепчет он. — Легкая хандра. Но я приду в норму. Я мигом приду в норму.

— Чем мне помогать тебе, когда до такого доходит?

Дев еще плотнее прижимается к Чарли, впиваясь в него всеми прекрасными своими остриями.

— Просто останься со мной, — наконец отвечает он. — Никто никогда не остается.

Пока Дев засыпает у него на груди, Чарли вдруг четко осознаёт: Дев провел четыре недели, стараясь убедить его, Чарли, что он достоин того, чего не верит, что достоин сам. Чарли осознаёт: чем бы ни была эта легкая хандра, эти сумерки мозга, они убедили Дева, что он не достоин человека, который остался бы с ним. Чарли хотел бы найти слова, найти способ показать Деву, чего он достоин, даже если особых отношений между ними больше нет. Даже если те отношения были только ради тренировки.

Но Чарли не знает, как показать человеку, что он достоин любви. Так что он просто остается.

ДЕВ

Седьмой — или восьмой? — по счету психотерапевт однажды попросила описать, что он чувствует при обострении депрессии. Дев сказал, что это как тонуть изнутри. Как будто твой мозг наполняется водой. Это как сидеть на дне городского бассейна Роли, в самом глубоком месте, подставляясь тишине и давлению столько, сколько хватает мочи терпеть.

Так Дев чувствует себя, открывая глаза в четверг утром, поэтому далеко не сразу соображает, где-когда находится и почему на краю его кровати сидит Чарли Уиншо, шнурующий свою обувь.

— Ты проснулся.

— Ты остался, — отзывается Дев, откашлявшись.

Уголок рта Чарли поднимается в застенчивой улыбке.

— Как ты себя чувствуешь?

«Словно тонул-тонул, но в итоге не утонул».

— До кофе такие вопросы не задают.

— Тогда иди под душ, а я раздобуду кофе.

Еще одна улыбка, и Чарли поднимается с кровати. На глазах у Дева он перемещается к стулу у письменного стола, на глазах у Дева надевает куртку, на глазах у Дева берет со стола ключ от своего номера.

Чарли поворачивается, чтобы снова взглянуть на Дева, прижавшегося к спинке кровати. Чарли делает два неуверенных шага к двери. Мешкает. Разворачивается. Потом делает три уверенных шага к кровати. Стиснув лицо Дева, Чарли крепко целует его в лоб.

— Я скоро вернусь, ладно?

А потом он уходит.

Когда за Чарли захлопывается дверь, Дев делает глубокий вдох, собирает остаток сил и вылезает из кровати. Под душем он стоит дольше обычного, стараясь компенсировать четыре дня, которые не мылся, компенсировать дни, которые он вообще не отрывался от кровати. Дев намыливает ладони и представляет, что может соскрести дни тумана, дни беспросветной полудремы, дни заползания все глубже и глубже в нору, где он подпитывает тьму самоуничижением, одиночеством, чувством собственной неполноценности. Депрессия — мастерица выпячивать каждый его промах, и на сей раз она ткнула ему в лицо чудовищную ошибку — поцелуи с Чарли Уиншо.

Поцелуи с Чарли — и принятие того, что с этим нужно заканчивать, — по идее, в триггеры депрессии не годится, но, к сожалению, депрессия действует не так. Ей чужды логика и здравый смысл. Ей не нужна чудовищная трагедия, чтобы настроить серые клеточки Дева против него самого. Маленьких трагедий предостаточно.

— Черный кофе я не нашел, зато принес тебе большой американо, — объявляет Чарли, едва Дев выбирается из ванной. — Джулс написала, что на съемки нас вызовут через час.

— Спасибо. — Дев тянется за бумажным стаканчиком, и Чарли вздрагивает.

— Ты побрился, — отмечает он, поднимает руку, словно собираясь коснуться свежевыбритой щеки Дева, но потом прижимает обе ладони к стаканчику со своим чаем. — Я… соскучился по твоему лицу.

Последняя фраза кажется Деву на удивление честной. Он не представляет, как относиться к тому, что Чарли говорит ему приятные вещи, к тому, что Чарли поцеловал его до ухода, к тому, что Чарли обнимал его всю ночь, хотя Дев фактически его прогнал. Как правило, это Дев заботится об окружающих. О нем не заботится никто.

— М-м-м, спасибо за кофе. — Дев снова усаживается на краешек кровати. Чарли прислоняется к столу напротив. В трех футах между ними и целование, и нецелование, и Чарли, обнимающий его, пока он плакал.

— Хочешь об этом поговорить? — спрашивает Чарли.

— «Об этом» значит «о депрессии»? — Деву хотелось, чтобы вопрос получился небрежным, но он еще наполовину в депрессивной норе, поэтому слова звучат горько. Чарли не отвечает. — Говорить об этом не слишком хочется. В детстве из-за моих «вычуров» Сунил и Шамим показывали меня десяткам психотерапевтов, так что я до мозоли на языке это наобсуждался. На деле все не так серьезно.