Очарование невинности

– То есть я должна была вести себя как кукла, готовая выступать по команде?

– Я этого не говорил. – Он почувствовал, как к шее приливает жар.

– Тогда что ты имеешь в виду?

Бастьен растерянно пригладил волосы. Он подошел к столику с напитками и выпил бокал коньяку, позволяя огненной жидкости обжечь горло.

Ему было плевать, что сейчас лишь полдень.

– Это праздничный тост, или «Какого черта Ану не уволили»? – поинтересовалась она.

Бастьен позволил эмоциям взять над ним верх. Он хотел увидеть, как она занервничает, задрожит, почувствует себя проигравшей. Ведь именно так чувствовал себя он.

– Этот называется «Куда подевалось мое благоразумие». Хочешь попробовать?

– Нет, спасибо. Мое благоразумие при мне.

– Правда? Тогда поздравляю. – Он отсалютовал ей бокалом.

Ана нахмурилась и подошла, обволакивая его соблазнительным ароматом, а он жадно смотрел на ее длинные ноги.

– Что в самом деле происходит, Бастьен?

– Почему ты упорно называешь меня по имени, хотя я дал понять, что это запрещено?

– Потому что, несмотря на ужасные флюиды, которые ты излучаешь, я хочу оставаться вежливой. – На ее идеальных пухлых губах появилась нежная улыбка.

Вожделение смешалось с гневом. Бастьен хотел выругаться, но вместо этого схватил бутылку, налил себе еще коньяку и поднес бокал к губам.

– Мне не нужна вежливость, мисс Дюваль. Но если ты продолжишь в том же духе, я воспользуюсь твоим «приглашением». Может, это заставит тебя раз и навсегда исчезнуть из моей жизни.

Глава 5

Воображение немедленно нарисовало ряд образов, один красочнее другого. Ана пыталась отбросить их, умоляя огонь, разгорающийся в животе, не охватывать все тело.

Бастьен медленно потягивал коньяк, наслаждаясь его вкусом, а затем взглянул на нее, приподняв бровь.

– Ничего не хочешь мне сказать?

– Это не имеет смысла.

– Боже мой, ты так же упряма, как в восемь лет.

– А ты научился виртуозно скрывать свои эмоции, правда, под маской грубости, которая тебе не идет, но я-то вижу тебя насквозь.

Он поставил бокал и подошел к ней вплотную.

– Что ты видишь?

Ана едва удержалась, чтобы не погладить его подбородок.

– После стольких лет тебе все еще больно. Не пытайся отрицать это. Ты разговариваешь с отцом только в случае крайней необходимости. Входя в зал, я слышала, как один из членов совета поинтересовался его здоровьем, а ты что-то буркнул. Ты так и не простил отца, разве нет?

– Конечно, не простил! – воскликнул он.

– Думаю, ты должен оставить прошлое в прошлом, чтобы это не уничтожало тебя изнутри.

Бастьен рассмеялся, и его смех был подобен хрусту раздавленного льда.

– Надо же, какой философский подход! Ты применяла его к своей матери?

– Я пыталась, – сказала Ана с болью в голосе, – но она не хочет признавать, что совершила ошибку.

– И ты до сих пор возишься с ней, даже сделала своим агентом. Я могу предположить, что ты в каком-то смысле одобряешь ее поступок.

– Нет! – вздрогнула Ана.

– И как же ты с этим миришься?

Она хотела ответить, но замерла, когда до нее дошло, что она действительно смирилась с поведением матери.

– У меня нет ответов на все вопросы, но я точно знаю, что ты не должен отталкивать отца.

– Ты права, у тебя нет ответов, поэтому не нужно бросать в меня камни. И не нужно говорить со мной о том, что было шестнадцать лет назад. С этой минуты тема закрыта, – отрезал Бастьен, подавляя гнев, отвернулся и подошел к окну.

Ей стало невыносимо жалко его.

– Разве можно не говорить об этом, если прошлое оставляет отпечаток на всем, что ты делаешь?

– Боже мой, Ана, – вырвалось у него, – я пытаюсь справиться. Забудь об этом, пожалуйста!

– Хорошо, забуду. Пока что.

Помолчав, Бастьен повернулся к ней:

– Хороший у тебя вышел трюк с подкупленными газетами. Полагаю, сейчас ты придумываешь продолжение сюжета. Зря.

– Что это значит?

– Это значит, что второй этап рекламной кампании пройдет здесь.

– Что? – Ана чуть не подпрыгнула от удивления. – Но почему? Мы должны были снимать в Шотландии.

– Раз уж мне надо постоянно быть рядом с тобой, я предпочитаю находиться там, где исключена любая возможность появления непристойных статей. В Швейцарии невозможно внедриться в прессу.

– Значит, следующие три недели ты будешь содержать меня под стражей?

– А ты предпочитаешь вернуться в Лондон и опубликовать еще несколько сальных историй? – поинтересовался Бастьен.

– Я хочу домой.

Если съемки перенесут сюда, ей придется пробыть здесь очень долго, возможно, до суда. И все это время она будет находиться рядом с человеком, который пробуждает в ней опасные эмоции.

– Забудь.

– Ты не можешь так поступить! – взорвалась Ана.

Бастьен нахмурился:

– Я готов согласиться с тем, что статья помогла спасти мою компанию, мисс Дюваль, но я не намерен подкармливать прессу бредовыми сплетнями.

– Прекрати называть меня мисс Дюваль! Это звучит смешно, учитывая, что мы… – Ана запнулась. Глупо предлагать ему называть ее по имени лишь потому, что за последние двадцать четыре часа они дважды побывали в объятиях друг друга.

– Что мы были близки?

– То, что случилось между нами, нельзя назвать близостью, – возразила она.