Очарование тайны. Эзотеризм и массовая культура

Но история ведьмовства важна Лавкрафту не только как указание на возможности передачи культа Древних. После вышедшей в 1921 году работы Маргрет Мюррей «Культ ведьм в Западной Европе»255 многие стали видеть в этом явлении не столько выдумки инквизиторов, сколько реликт языческого культа плодородия. Такая перспектива полностью устраивала Лавкрафта. Поэтому в 1932 году он написал рассказ «Сны в ведьмином доме», где через историю студента, поселившегося в доме казненной в древности ведьмы, ревитализировал всю средневековую мифологию: шабаш, черный человек, договор с дьяволом, жертвоприношение детей и т. п. При этом ведьмовство как таковое его совсем не интересовало, он преобразовал средневековое поклонение демонам в форму древней науки, способной на открытия, к которым лишь приближается наука современная. Вот как характерно он описывает те тайные знания, которыми владела ведьма:

…обвиняемая заявила судье Гаторну, что ей известны некие геометрические фигуры, точнее, прямые и искривленные линии, определенные сочетания которых могут указывать направления «выхода из пределов этого пространства»… о некоем Черном Человеке, о принесенных ею клятвах и о своем новом тайном имени256 —

и дальше раскрывается, что знание ведьм причудливым образом повествует

…об известной близости высшей математики к некоторым сторонам древней магии, таинства которой дошли до нас из неизмеримо далеких эпох – доисторических, а может быть, и дочеловеческих, – когда познания о Вселенной и ее законах были куда шире и глубже наших…257

Здесь Лавкрафт, с одной стороны, использует хорошо известные дебаты начала XX века об эзотерическом значении математики, возможности существования четвертого измерения, с другой – вновь перебрасывает мостик от реальных процессов над ведьмами к мифологии существ из других галактик. Сходным образом он играет с историями колдунов и ведьм в других произведениях. Так, в раннем рассказе «Празднество» родственников главного героя, отправившегося в город предков для участия в старинном ритуале, совершавшемся в ночь Рождества, «в 1692 году повесили за колдовство»258, а в более поздней «Истории Чарльза Декстера Варда» весь сюжет закручивается вокруг наследия сожженного колдуна, чья деятельность оказывается связанной с культом Древних. Это увлечение расширением нарратива о ведьмах и колдунах порой так увлекало Лавкрафта, что шло вразрез с общей философской направленностью его творчества. Например, в «Данвичском кошмаре» победу над гибридом человека и Древнего, зачатого в ночь шабаша, одерживают с помощью неких магически практик. По мнению Джоши,

«Данвичский кошмар», несмотря на очевидную популярность у читателей, один из величайших промахов из‐за неуклюжей моральной дидактики и нелепого использования белой магии против черной259.

И с этим трудно не согласиться, так как сама идея, что на Древних можно воздействовать доступными людям законами, лишает их абсолютной недостижимости и, как следствие, делает ужас перед ними вовсе не космическим.

Теософия

Но излюбленной формой эзотеризма, используемой Лавкрафтом, над которой он, без сомнения, со скрытым удовольствием издевался, была теософия во всех возможных ее изводах. Один из ключевых старших текстов «Зов Ктулху» Лавкрафт начинает следующими словами:

Теософы осознали величие грандиозного космического цикла, в котором существование нашего мира и человечества – лишь один краткий миг. Они предположили возможность того, что иное тайное наследие прошлого живет и по сей день; кровь застыла бы в жилах от одной только этой мысли, если бы она не была высказана таким успокаивающе оптимистичным тоном. Но мне была предоставлена возможность заглянуть в те древние времена, о которых лучше не вспоминать…260