Очарование тайны. Эзотеризм и массовая культура

Рассмотренные примеры показывают, что для современной культуры, в той или иной степени обращающейся к эзотеризму, тождество Кроули и Лавкрафта кажется самоочевидным272, уместным будет даже перефразировать известные советские строки: «Мы говорим Лавкрафт – подразумеваем Кроули, мы говорим Кроули – подразумеваем Лавкрафт». Вообще, в современной массовой культуре порожденные Лавкрафтом культурные образы вошли в цикл потребления и уже давно живут своей жизнью, работая как мифопорождающая машина. Например, в вышедшей в 2018 году игре «Зов Ктулху» так же привлекается вся разветвленная мифология Лавкрафта с его сюжетными ходами, образами, локациями, но визуально и содержательно игра наполняется за счет уже ставших клишированными образов, возникших вследствие рецепции его мифологии на более ранних этапах. Так, в первой встрече протагониста с существом из иного мира в картинной галерее воспроизводится классический образ Чужого из одноименного фильма, который, в свою очередь, был создан Гигером на основании лавкрафтовского бестиария. Сцена с ожившей картиной, на которой оказывается изображен протагонист, повторяет сюжет из фильма Карпентера «В пасти безумия» (1995). И даже больше: в игре, разумеется, присутствует «Некрономикон», но появляется там и некий древний фолиант с названием Malleus bestiarum (Молот тварей), написанный по-латински и являющийся каталогом всех ужасающих сущностей. Malleus bestiarum произошел от известного «Молота ведьм» (Malleus maleficarum, 1486), демонологического трактата, ставшего матрицей для всех процессов над ведьмами в Европе Нового времени. Здесь по известной системе Лавкрафта через реальные книги вводятся артефакты из воображаемой вселенной, тем самым расширяется игровой мир и создаются новые пространства для мифотворчества.

Итак, случай Лавкрафта наглядно демонстрирует, насколько неоднозначны связи между культурой и эзотеризмом. Лавкрафт, презиравший эзотеризм, но творивший, препарируя эзотерическую мифологию, после смерти начинает восприниматься как один из наиболее аутентичных выразителей эзотерической эстетики и вытесняет собой из коллективной памяти авторов, для которых эзотерическое мировоззрение было основой жизни. Много ли читателей сегодня помнит о Майринке или Блэквуде? И если вновь возвращаться к теме рецепции идей Лавкрафта, то заметим, что все же не «Ордену Дагона», Кеннету Гранту или «Церкви сатаны» было суждено дать настоящую новую жизнь эзотерическому аспекту его наследия, это произошло совершенно в иных реалиях.

Далее мы немного отойдем от общей хронологии книги и переместимся в настоящее. Поскольку реальным продолжателем духа отношения Лавкрафта к эзотеризму стали не писатели его круга, а совсем другие авторы.

Глава 6 Реза Негарестани: вечность пахнет нефтью?

Вынесенная в название этой главы фраза стала популярной благодаря «Истории философии» известного философа и популяризатора науки Бертрана Рассела. В разделе «Теория идей», излагая философский метод Платона, Рассел рассуждает об абсурде, к которому может привести слепое доверие субъективной творческой интуиции, и упоминает эту фразу как иллюстрацию, ссылаясь на то, что в «Многообразии религиозного опыта» Джеймс указывает ее как откровение человека, пережившего наркотическое опьянение во время анестезии273. Значительно позже отечественный музыкант Егор Летов использовал эти же слова в своем лонгплее «Русское поле экспериментов», где они звучали как рефрен. Для идеологии Летова в этой фразе не содержалось никакой несуразицы, напротив, она отражала суть современного глобалистского заговора, построенного на нефтяной экономике274. Так получилось, что в начале XXI века рассматриваемая фраза превратилась в целый роман, написанный иранским философом Резой Негарестани (1977), и понимание его сути напрямую зависит от того, чью позицию интерпретатор пожелает избрать: Летова или Рассела.

И в самом деле, как нужно относиться к книге, в которой нормой являются пассажи такого плана: