Очарование темноты

— Я давно вздыхаю, глядя на этот завод. Так жаль его видеть пустующим, неработающим. Спящим!

— Возьми да разбуди.

— Если б мне позволили…

Катя опять заглянула в глаза Пете.

— А кто же тебе может запретить, принц? Уж не я ли?

— Не знаю, Катя…

— Вот что, Петя, тебе не следовало бы так осторожно говорить со мной. Если тебе нужен для чего-то этот завод, бери его.

— Но у меня нет денег.

— Денег? А зачем они мне, Петя? Что мне делать с ними? Построить второй собор? Или вместо старого дедушкиного дома соорудить для себя дворец, как у Стрехова? Но кто будет мести в комнатах, убирать пыль, топить печи, кто, наконец, будет жить в этих комнатах? Я да Марфа Максимовна? Нам с ней так мало надо. Возьми, если нужно, завод и делай с ним что хочешь.

— Катя, но завод все же не пасхальное яичко.

— Да, конечно, за пасхальное яйцо нужно поцеловать, а завод не потребует и этого. И вообще, если тебе нужны были деньги, не следовало для этого продавать дом своего отца и прибегать к услугам Красавина. Нужно было просто сказать, что тебе нужны деньги. Я бы не спросила, зачем они тебе нужны, потому что я знаю, что ты не истратишь их на плохое. Сейчас я скажу Анне Дмитриевне, и она отдаст тебе ключи от ворот, складов и от всего, что заперто и еще не растащено.

Колесов не верил услышанному.

— Но, Катя, это, очевидно, налагает на меня какие-то обязательства?

— Никаких! — Катя расхохоталась громко, звонко и своим высоким голосом спугнула с березы грача в весеннем, сизо-вороном наряде.

Ее глаза цвели, сияли, пели. Они бездонно глубоки. Волшебны. Сказочны. Безумны. Ласковы. Добры и… Беспощадны. Рядом с ними у Эльзы не глаза, а два кружка. Две кляксы. Два пятна. Без цвета. Без страсти грешной, но… святой.

«Ах, Катя, милая Катюша, как ты сверкающе маняща!» Он ей этих слов, конечно, не сказал, как и других: «Но что ни говори, какой наядой ни кажись, ты все-таки купчиха, Кетхен. Капиталистка. И будь ты даже той, какой хотел бы я тебя увидеть и без памяти… любить — я сам собой и сам в себе. Все это ни к чему».

Взамен этих слов Петя сказал:

— Тогда, Катюша, если можно, то в аренду и нотариально…

— Как скажешь, Петя, так и будет.

Колесов поцеловал Катину руку. Она черт знает как была пахуча, а пальцы так тонки, что их было боязно переломить прикосновением к ним губами.

— Пожалуйста, мой принц, другую тоже. Для симметрии хотя бы, — сказала Катя, протягивая левую руку, и крикнула — Анна Дмитриевна, я сдала в аренду мой завод-Петру Демидовичу Колесову! Нотариально. Отдайте ему все ключи… И этот ключик тоже возьмите себе. — Произнеся эти слова, она оторвала от маленьких старинных- бабкиных часов на тоненькой цепочке ключик и положила его в карман Петиной охотничьей куртки.

— Зачем?

Чтобы я не вздумала их заводить, — покосилась она на часики, приколотые к кофте слева, — если они снова сумасбродно захотят отстукивать свои «тик-так». «Часами только тот владеет, кто; может их пускать и останавливать умеет…» Это уже рифмованная реплика из… кажется, Лопе де Вега или из… меня. Петя, — притопнула она, — смотри скромнее на меня. Я могу не так понять и ошибиться. Бери ключи и занимайся, делом. Девчонки до добра не доведут. Ам! И во щи вместе с гребешком. — И снова смех. — В горшок!.. Дедушкина водка в том подвале. — Катя указала на кованую железную дверь. — Оревуар, мой принц. Помоги взнуздать мне Афродиту. Она послушна, но кусача…

VII

Катя знала, какой завод замышлял Петя. Отец и сын Колесовы не таились от Лукерьи Ивановны?и говорили при ней о своих видах на винокуренный завод, а она не могла скрыть этого от Марфы Максимовны, а та — от Кати. Иначе как бы она оказалась на заводе в тот же день и час вместе с Петей?

Два друга, Петр и Павел, не уходили теперь с завода. Мечтали, планировали, расставляли машины, станки, котлы, которых еще не было. Подрядчик Токмаков, чуя работу, составлял смету ремонта крыш, перетирки и покраски стен. Нетерпение было так сильно, что в четверг, пятницу и субботу — в дни страстей господних — мужики согласились начать порубку леса и кустарника. Еще бы не согласиться, когда, кроме поденщины, давалось по бутыли стоялой, задубелой, похожей на коньяк водки из иртеговского подвала… Бог простит мужикам работу, зато всю святую неделю они будут гулять и славить воскресшего спасителя.

Зайцы, ежи и кролики не хотели покидать места, где они родились и прижились. Выгнанные за ворота, они снова возвращались на заводской двор, боясь воли в большом лесу.

На второй день пасхи Петр Колесов укатил в Сормово за паровыми машинами. Демид Петрович и уволившийся с завода Павел Лутонин занялись разборкой винокуренного оборудования. Снимали его осторожно и сносили на склад. А вдруг да найдется покупатель? Устарело не все.

Ворота завода снова были закрыты от кроликов, зайцев и от любопытствующих, а их было немало. В Тихой Лутоне знали все, что иртеговский завод сдан в аренду Демиду Колесову, а орудует Петр. Знали, что Денежкин, назначенный смотрителем завода, получает теперь не десять, а двадцать пять в месяц и обязан не пускать на завод посторонних.