Очарование темноты

Пройдя через черный ход, Шутемов еще в кухне начал распочтеннейшие поздравления. Не успев закончить своего певучего славословия, он должен был остановиться. Второй поздравителе принялся лить елей и воскурять фимиам пожеланий. Парамона Антоновича Жуланкина тоже обеспокоило бронзовое колесо, и ему небезразлично было знать, кто будет одевать колесовские телеги в железо.

Колесовы, облобызавшись с гостями на кухне, не провели их к себе: для этого надо было идти через большую горницу, теперь переименованную в столовую, где был накрыт стол на считанное число персон, в которое не входили и не подходили ни первый, с бородой клинышком, ни второй, с бородой помелом.

— А мы вас ждали вечером, как положено, — не стал хитрить Петр. — Но дорогих гостей и два раза в день принять радостно. А пока прошу вас покорно посмотреть на отцовские телеги.

Можно было обидеться, но до этого ли, когда он так открыто повел себя с ними. Не таясь, не боясь, показывает им то, что другой держал бы под семью замками, за двенадцатью печатями.

— Вы первые судьи, тонкие ценители, — сделал Петр широкий жест, как бы показывая, что для них душа нараспашку. — Десять телег. Ругайте, хвалите, смейтесь, ищите изъяны — за все спасибо скажу, — поклонился он тому и другому поясным поклоном.

Начался злой, завистливый, зоркий осмотр.

XI

Демид Петрович тем временем вынес на двор небольшой круглый стол, одна из подряженных на этот день стряпух застлала его скатертью, другая принесла тарелки, приборы. Лукерья Ивановна прихватила на кухне первый попавшийся под руку пирог и, кланяясь гостям, пригласила к столу.

— Там складнее будет Петрушину заумь разглядывать. Честь и место!

Пока Демид Петрович разливал по лафитникам мадеру, притащили стулья.

— За что выпьем? — обратился к Жуланкину Патрикий Лукич. — За чудо-телеги или за чудо-тележника?

— Оси-то кто ковал? — спросил Жуланкин.

— Да мало ли в нашей Лутоне кузнецов… — уклонился от прямого ответа Колесов.

— Я о мадере, а он об осях. Поздравим наперед с днем ангела, днем возрождения хозяев дома сего, а потом скажем, что нас просят сказать. За трех Петров — за сына, за деда, за святого апостола Петра… Аминь!

Церемонно и смачно закусив пирогом, Шутемов принялся хвалить телеги, отмечая достоинства каждой, не обойдя мелочей, тут же предостерег Колесовых:

— Такие телеги, Петр Демидович, можно делать для наслаждения глазам, но не для коммерции. Эти красавицы из красавиц могут получать медали и на иноземных выставках, стоять в кунсткамерах, славить руки русских мастеров, ублажать видом, но не умножать капиталы, вложенные в них. Не серчай на мою прямоту, Петр Демидович, и ты, мой кум, Демид Петрович.

Он что-то хотел сказать еще, но оба Колесовы поблагодарили его за похвалу и, как заметил Шутемов, не захотели выслушать его далее. Они обратили свой взор на Жуланкина, и тот понял, что теперь его очередь сказать свое мудрое слово.

— Оно, конечно же, ежели взять такую гайку да поставить на стол заместо черниленки, и губернатору писать из ней не зазорно. А ведь гайкино дело не красоваться, голубок мой Петенька, а не дать колесу соскочить с оси и не допустить хлябины.

На примере гайки Жуланкин принялся доказывать, что «дешево, да сердито» пользительнее «дорогого, да милого», ибо с телегой не целуются, а возят на ней кладь. И упредил:

— Я черен, да не. ворон, и мне вчуже жалко накаркивать непогодь трудовому товариществу на паях, ежели пайщики в нем станут люди, пестующие телегу из года в год, по спице, по дрожине, как родное дите, и болеющие за ее крепость, долговекость и малую цену.

— Золотые слова, Петрушенька, мы услышали от умудренных людей, — замял никчемушнее поучительство Демид Петрович и принялся снова разливать вино, но у ворот послышалось громкое «тпру».

Остановилась карета. Ее узнал Шутемов, увидев в просветы ворот. Послышался голос Столля и два женских.

— Прошу извинения, я встречу графиню, — бросил на ходу Колесов-сын.

— А она, Демид, с какой стороны гостья? — не удержался Жуланкин.

— По всей видимости, сватать Петрушу на завод, — отговорился-Демид Петрович. — Я в эти дела не путаюсь.

— Та-ак, — промычал Шутемов. — Выходит, мы не в компанию попали.

— Да какая они нам компания! Хорошо, что вечером не прикатили, когда соберутся свои да наши. Связали бы по рукам и ногам. Ни выпей, ни закуси…

Шутемов начал догадываться. Его догадки усугубились после встреченного на улице кабриолета, в котором сидела Катя Иртегова в пышном ситцевом сарафане, с непокрытой головой. Кабриолет остановился у колесовских ворот.

— А ты, Парамон, говоришь, что у него гайки не те. Он, братец ты мой, в гайках толк знает и, по всему видно, умеет их навинчивать.

— Да будет тебе, Патрикий, — ободряя не столько Шутемова, сколько себя, изрек Жуланкин, — захотела овца волка съесть, да сама им была съедена.