Очарованная призраками

– Я знаю, – отвечает она. – Но вот мы здесь. И у нас так много работы.

 Я беру Моргану за руку.

 Вечная жизнь – это страшно. Это не тот дар, о котором я просила. Но если мне предстоит провести целую вечность, сражаясь, я очень рада, что Моргана будет рядом со мной.

– Да, – повторяю я за Морганой, – у нас много работы.

51

 После войны, после удара, после того как Артур падет, наши пути снова пересекутся.

 Гвиневра проводит умирающего Артура к берегам. Мы с Морганой сядем в лодку и приплывем к ним, хотя на озере не будет ни ветра, ни волн. Ни звука. Мир затаит дыхание.

– Он умирает, – скажет Моргана и коснется лица Артура.

 Я передала его извинения, но это неважно. Неважно, потому что она давно простила его, но отношения у них все равно останутся напряженными. И напряжение это лопнет, когда она проведет пальцами по его коже. Артур снова превратится в ее младшего брата, в мальчика, которого она защищала. И она захочет защитить его и от смерти, но силы ее не хватит.

– Ты не можешь это остановить, так ведь? – спросит Гвен.

 На мгновение мне покажется, что она плачет, но нет, это ведь Гвен. Гвен создана не для слез. И все же она напомнит натянутую струну, готовую в любой момент порваться. Мы с Морганой обменяемся взглядами… кому из нас стоит заговорить?

 Неважно. Ответ от этого не изменится. Никто из нас не сможет его озвучить.

– Смерть нельзя остановить, – произнесу я наконец.

 Гвен знает об этом, конечно, знает, но, услышав мои слова, она сломается. Гвен далеко от Лионесса, но в ней поднимется что-то звериное, что-то отчаянное, дикое и яростное. И она закричит. В этом звуке не будет ничего человеческого.

– Но, возможно… – начну я. – Возможно, мы сумеем ее задержать.

 Моргана нахмурится. А потом поймет.

– Жизнь – это долг, который может оплатить лишь смерть, – скажет она. – Артур уже пожил, пришло время отдавать долги.

– И так и будет. – Голос мой покажется странным даже мне. – Но не сейчас. Не здесь. Не так.

 Я дотронусь до Артура, уберу его волосы с глаз – привычно взъерошенные. Мне покажется, что он просто спит: такой спокойный, молодой, каким он был до того, как мир попытался нас сломать. Но потом я коснусь его кожи и почувствую тьму, и смерть, и обреченный мир, готовый поглотить нас всех.

– Давайте положим его в лодку. Отвезем на Авалон.

 Гвен поможет мне поднять его, не задавая вопросов. Она готова сделать все ради малейшего шанса на спасение Артура. Но Моргана засомневается.

– Эл! – позовет она.

 И это прозвище прозвучит непривычно: оно принадлежит жизни, которая осталась далеко позади. И все равно так сильно на меня повлияет.

– Это всего лишь крошечный шанс, Моргана. Единственный шанс для него и для мира. Прошу тебя.

– Это жестоко – жить второй жизнью. – В глазах ее промелькнет скорбь.

– Когда-то ты хотела для него жестокости! – рявкнет Гвен, и Моргана посмотрит на нее так, словно та ее ударила.

– Не тебе говорить о жестокости, Гвен, – процедит она. – Разве не ты плакала так же, когда Ланселот пал рядом с тобой…

– Довольно, – прерву их я, потому что Ланселоту я помочь не смогла, но Артуру еще могу. – Он согласится с этой жестокостью. Он сделает все это снова, он будет сражаться за Альбион. Таков уж наш Артур.

– Таким он был, – прошепчет Моргана едва слышно.

– Таков и есть, – возражу я. – Он еще не умер.

 Моргана покачает головой и опустит взгляд.

– Он заслужил покой, разве нет? – мягко спросит она. – После всего, что было… хоть немного?

– Заслужил, – отвечу я. – Но обретет ли он покой, зная, какой ад оставил позади?

 И Моргана не найдет ответа. Она поможет нам, и мы поднимем тело Артура и перенесем его на лодку, а потом заберемся в нее сами.

 Голова Артура будет лежать на коленях у Гвен: она поднимет плечи, спрячет свое лицо.

 Моргана возьмет его за руки, сожмет их и прошепчет слова раскаяния. Слова успокоения.

 А я… я сяду на носу и буду смотреть вперед, на Авалон. Я верну нас домой.

Послесловие

 Когда я впервые прочла «Леди Шалот» Теннисона, я была подростком, тонувшим в депрессии. Неудивительно, что я сразу же почувствовала связь с Элейн, запертой в башне, обреченной смотреть на мир сквозь зеркало и никогда не выйти на свет. Для меня таким зеркалом была проза, и в семнадцать я начала писать первый черновик «Очарованная призраками».

 Неудивительно, что Элейн была популярна в викторианскую эпоху, любима такими поэтами, как Теннисон, и художниками-прерафаэлитами. В ней видели идеальную женщину. Особенно в сравнении со злодейкой Морганой и коварной Гвиневрой. Она пассивна и добра, она делала, что ей говорили, и зависела от своего мужа. В буквальном смысле не могла без него жить. Она стала проклятой женщиной в башне, плетущей свое полотно. Принцессой из сказки, которую никто не спасет.