Очарованная вальсом

— Я не страдаю отсутствием воображения, Ричард, — улыбнулся ему Александр, — однако считаю, что поздравить следует все же тебя. Ты сыграл порученную тебе роль на редкость удачно. Ничто не может порадовать меня сильнее, чем мысль, что князь Меттерних угодит в ловушку, которую сам и расставил.

— Вы по-прежнему уверены, что это ловушка? — упавшим голосом спросил Ричард.

Но Екатерина опередила Александра с ответом:

— Вы должны усвоить, Ричард, что Ванда Шонборн — новейшая и с большим умом подобранная шпионка Клеменса Меттерниха. А как вы относитесь к шпионам, кем бы они ни были, вы нам уже показали!..

Глава шестая

Князь Меттерних эффектно швырнул на письменный стол пачку бумаг, которую держал в руке, и посмотрел на жену с видом человека, только что сбросившего со своих плеч тяжкий груз.

— Небольшая победа, — кратко прокомментировал он свои действия. — Совсем маленькая, но тем не менее я очень рад.

— Прекрасно, если хоть что-то удалось решить, — откликнулась Элеонора. — Я уже начала думать, что ваша затея, я имею в виду конгресс, так ничем и не кончится, кроме пустой болтовни.

— Русские, похоже, не против того, чтобы конгресс растянулся на тысячу лет, — жестко заметил князь. — То, чего мы достигли сегодня, вызывает озабоченность Франции, поэтому мне и Талейрану нужно прийти к соглашению. Завтра мы вновь начнем обсуждать вопрос относительно Польши.

— Забудь об этом хоть ненадолго, — тихо взмолилась княгиня. — Тебе необходимо немного передохнуть. Ты уезжаешь?

— Мне нужно отдать массу визитов, — устало отвечал князь. — Дела делами, но, боюсь, за последние недели я совершенно забыл о своих светских обязанностях.

— Верно. По тебе все соскучились, — поддержала его жена. — Я обещала жене Каслри, что навещу ее нынче вечером, иначе предложила бы сопровождать тебя.

— Тогда встретимся на обеде, — кивнул князь, с улыбкой поднося руку супруги к своим губам. Она улыбнулась в ответ и вышла из комнаты.

Проводив ее взглядом, Меттерних подошел к висящему в простенке между выходящими в сад окнами длинному зеркалу в позолоченной раме и осмотрел свое отражение — все то, что неоднократно превозносилось другими как «в высшей степени благородная внешность».

— Тебе уже сорок один, — напомнил он вслух сам себе. — Где твоя юность, где твоя жизнерадостность? Или все это забрала у тебя служба на благо государства?

Князь тихонько вздохнул и повернулся к окну.

— У меня есть несколько часов отдыха, — пробормотал он, — и я совершенно не представляю, чем мне заняться.

Это состояние действительно было для него необычным. Прежде всю жизнь он был вовлечен в любовные, волнующие любовные приключения, требовавшие от него дипломатического мастерства.

И он сумел развить в себе это мастерство до высшей степени, что позволяло ему любить двух или трех женщин одновременно, находя к каждой из них особый подход, убеждая каждую в искренности своих чувств.

Вряд ли кто-то поверит, но очень часто любовные романы помогали ему в его политических интригах. Любившие его женщины делились с ним всем тем, что знают, без всякого принуждения и задних мыслей на его счет. И вот сейчас, впервые в жизни, он вдруг обнаружил, что свободен от любви.

Стоя у окна, князь погрузился в мысли о женщинах. Как много значила в его жизни Констанс де ла Форш, его первая юношеская привязанность! Он вспоминал треугольную челку на мраморном лбу, миндалевидные глаза, заливистый смех… Он обожал ее со всем пылом юности, со страстью, какой не испытывал больше никогда в жизни!

Ему никогда не забыть ту первую ночь, что они провели вместе в ее доме в Страсбурге. Было совсем темно, когда их карета замедлила ход возле чугунной ограды с воротами, и на пышные, в полном цвету кусты сирени падал свет зажженных уже фонарей. Дверь дома отворилась, и князь приготовился было раскланяться и удалиться, благополучно проводив красавицу до ее дома. Но она молча взяла его за руку и повела за собой вверх по лестнице к своему будуару.

— Подожди меня, — шепнула Констанс и исчезла, оставив его наедине с его мыслями. Когда она вернулась, на ней был только белый батистовый пеньюар, отороченный мягким валансьенским кружевом. Констанс медленно подошла к нему и раздвинула пеньюар, обнажая полушария нежных грудей, выглядывавших из кружев, словно из морской пены. Его охватило чувство, сравнимое с благоговением. Он ощутил дрожь, волна ликования прокатилась по его жилам, и он со стоном припал к обнаженному сокровищу, почувствовал, как легли ему на голову легкие ладони…

Констанс де ла Форш стала матерью его ребенка. К ней и к Карлотте Шонборн он будет всегда испытывать особые чувства.

Екатерина Багратион была следующей женщиной, также занявшей заметное место в его жизни. Их роман длился не один год, и он знал, что ни в ком больше не найдет такого поразительного сочетания восточной нежности, испанской грации и парижской элегантности вкупе с быстрым, острым умом.

После Констанс и Екатерины его жизнь оказалась заполненной многими красивыми женщинами.