Очарованная вальсом

Всю прошлую неделю от Александра не было никаких известий — еще никогда дни в Вене не тянулись для Ванды так медленно и уныло. Она вновь и вновь вспоминала страстные поцелуи, которыми Александр проводил ее у дверей, а она, рыдая, помчалась потом по коридорам дворца, едва различая от слез, куда ступают ее ноги.

«Почему мы тогда поссорились?» — в тысячный раз спрашивала она себя, но никак не могла ни понять, ни объяснить того, что произошло между ними в ту ночь, последовавшую за другой памятной ночью, когда им было так хорошо и легко друг с другом.

Была ли в том доля ее вины? Она продолжала терзаться этим вопросом. Почему от восторгов Александр перешел к отстраненности, стал колючим, язвительным и холодным? Что произошло за короткий период, отделивший одну ночь от следующей?

Юная по годам, Ванда тем не менее понимала женским умом, что привлекла его так же, как привлекал ее он. Это влечение тянуло их друг к другу, словно магнит, и было настолько сильным, настолько очевидным, что даже не требовалось выражать это словами.

Ванде достаточно было просто встать рядом с ним, чтобы сердце ее начало биться в унисон с его сердцем. Но почему в таком случае он так странно повел себя во время их второй встречи? Чем она сумела настолько разочаровать и расстроить его? Почему ей то и дело казалось, что в его тоне сквозит тщательно скрываемое отвращение к ней?

А это его наступившее после той ночи молчание! Перенести это было труднее всего. Каждую ночь Ванда просыпалась и долго ворочалась без сна, мучительно ища ответ на свои вопросы, ища хоть какую-то зацепку, которая позволит ей надеяться на то, что Александр еще не полностью забыл, не вычеркнул ее из своей жизни.

До сей поры Ванда не верила, что можно так сильно страдать и что страдание может оказаться таким мучительным. Ей было трудно скрывать свои чувства и свою боль от баронессы, и порой ей думалось, что старая дама давно раскрыла ее тайну.

— Нет, про тебя не забыли, девочка, — все так же сухо продолжила баронесса. — Но не рассчитывай на то, чтобы сохранить благосклонность сильных мира сего. Они другой породы, чем мы, простые смертные, и имеют право, прикрываясь своим всемогуществом, нарушать любые принятые в цивилизованном обществе правила.

— Я уверена, что некоторые из них не такие, — ответила Ванда.

— Откуда ты можешь знать это? — Баронесса пожала плечами. — И какое дело до нас тем, кто озабочен только собой?

Баронесса пыталась предупредить ее, но Ванда не склонна была ее слушать, она продолжала верить тому, что подсказывает ей сердце.

— Есть несколько достойных молодых людей, которые тобой заинтересовались, — продолжала баронесса. — Граф де ла Гард-Шамбонэ прошлым вечером наговорил мне массу комплиментов в твой адрес, а граф де Рошуар интересовался, не поедешь ли ты с ним кататься верхом завтра утром. Он племянник герцога де Ришелье, и потому, как ты должна понимать, может составить тебе прекрасную пару.

— Он тщеславен и скучен, — негромко протянула Ванда.

Баронесса ответила, покачивая головой:

— Все мужчины таковы, когда узнаешь их поближе, но есть преимущества удачного брака, и ими нельзя пренебрегать по этой ли причине, или по какой-нибудь другой.

Ванда рассмеялась.

— Не верю, что вы хотя бы отчасти так циничны, какой хотите казаться, — мягко отвечала она.

Лицо баронессы смягчилось. Ванда была очаровательна в лучах полуденного солнца, искрами переливавшихся в ее огненно-рыжих волосах. Яркие голубые глаза полны жизни, губы чуть приоткрыты, обнажая белоснежные зубы.

— Ты следуешь зову сердца, дитя мое, я вижу это. Внимательно следи, куда оно тебя ведет.

— Вы действительно все понимаете! Я знаю, вы понимаете!.. — и Ванда прижала к груди руки, чем подкупила баронессу — та ласково ей улыбнулась.

Еще сильнее Ванда убедилась в том, что баронесса ее понимает, вечером во время бала. В тот вечер она была красивее, чем когда-либо, — в белом газовом с пышными рукавами и низким вырезом платье поверх белого атласного чехла. Баронесса позволила ей выбрать из своих зеленые, расшитые серебром перчатки и туфли в тон. Волосы Ванды, не припудренные, украшал венок из бутонов кувшинок, переплетенных листьями того же цвета, что и перчатки. В руках у нее был веер — тот самый, что подарил ей вместо сломанного Ричард.

— Ты будешь царицей бала, — убежденно проговорила баронесса, увидев ее, но Ванда только покачала головой.

— Нет, поскольку на балу будет княгиня Екатерина Багратион, — ответила она, внезапно испытав при этом укол зависти.

Она видела Екатерину в сопровождении императора Александра на каждом приеме. Два вечера она наблюдала за ними, когда они сидели рядом в Опере, и красота более взрослой женщины с ее пышными волосами и слегка раскосыми восточными глазами развеяла обретенную было Вандой уверенность в себе, как ветер гасит угольки маленького костра.