Очаровательная мстительница

Она успевает еще бросить последний взгляд на Николаса. Волосы его развевает морской ветер. Так красиво, совсем как тогда, на Миконосе… Ветер, и соленые брызги в лицо, и ласковый жар, льющийся с неба. И внутри тоже вздымается волна, накатывает, захлестывает, отчего перехватывает дыхание и рождается восторг. Она не знает еще, что это любовь.

Снова грохочет выстрел, все меркнет, и Ольга вдруг видит маму. Красавицу, волосы у которой мягкие, как золотой шелк, и душистые, как весенние цветы. Мама наклоняется к ней, обнимает, шепчет, касаясь нежными губами щеки:

– Оленька моя, доченька!

И Оля, уткнувшись ей в грудь, плачет, сладко, как в детстве. Как же давно она не плакала…

* * *

Пуля прошила ему ногу, и Иван, уже рванувшийся к Маше, рухнул на палубу как подкошенный. За грохотом выстрелов, за скрежетом крана, на котором спустился, он не услышал шума винта и заметил военный вертолет только теперь, когда он завис прямо над ними. Лопасти трещали, в камуфляжном брюхе открылась дверь, из которой видны уже были приготовившиеся к прыжку спецназовцы. Значит, они его и подбили. Иван знал эти штучки, сам так когда-то умел.

Захрипел динамик, и над палубой загремел голос:

– Никому не двигаться. Стреляем на поражение. Рогов, тебя касается! Ты у меня, сука, под трибунал пойдешь за нарушение приказа!

Иван перевел взгляд на Олега. Тот, серо-зеленый, перекатился на спину и жадно ловил ртом воздух. И с каждым движением грудной клетки на губах у него вскипала пузырящаяся розовая пена. Ольга лежала рядом, бездыханная, и взгляд Олега то и дело возвращался к ней. Как завороженный, он даже сейчас, после ее смерти, продолжал следить за ней глазами. И Ивану вдруг подумалось, что бравый генерал, вопящий в матюгальник, зря думает напугать подполковника трибуналом. С ним уже случилось самое страшное – он только что собственными руками уничтожил то единственное, что было ему дорого.

– Как вы вообще могли допустить его до этой операции? – неслось меж тем из кабины вертолета.

Должно быть, забыли динамик выключить, идиоты. Ивану видны были их лица, один – краснорожий, с квадратной челюстью, другой – какой-то хлипкий крысеныш.

– Все управление было в курсе, что он помешался на Котовой, – продолжал крысеныш.

– Да кто ж знал, что он совсем страх потеряет, дебил, – горячился генерал.

На палубу уже технично спрыгивали ребята в камуфляже. Но Иван, рывками подволакивая ставшую бесполезной ногу, все же дополз до Ольги, прижал два пальца к шее там, где должен был биться пульс. Он знал, что она мертва, не раз доводилось видеть покойников, но не проверить не мог. Под пальцами не шелохнулось, нежная, еще теплая кожа постепенно остывала, ветер трепал кончики рассыпавшихся по затоптанным доскам белокурых волос. И Иван понял, что еще секунда, и он заорет, завоет, задравши к небу морду, как потерявший хозяйку пес. Ольга была мертва, мертва… А значит, и ему больше нечего было делать на этой земле.

Он перевел взгляд в ту сторону, куда выстрелом отбросило проклятого грека. Тот валялся, не шевелясь. Жив ли, мертв – черт его знает. Слава богу, в последнюю минуту успел прикрыть собой девчонку, и вот та точно была жива. Иван видел, как она, тоненько подвывая, копошилась под телом отца.

– Сюда! Ребенок! Ребенок жив! – позвал он, указывая в сторону Бериши.

И только убедившись, что девочку заметили, передали из рук в руки и начали поднимать на борт вертолета, сунул пальцы под куртку, туда, где скрывался его смертельный пояс. Краем глаза увидел, что Беришу тоже подняли и поволокли к вертолету, – выходит, жив еще, недоумок? Ольгу погубил, а сам жив. Да и хрен с ним, блаженненьким.

Двое спецназовцев прижимали Олега башкой к палубе, тот хрипел и заходился кашлем, сплевывая алым. К Ивану тоже уже спешили, нужно было поторопиться. Он поймал устремленный на него взгляд подернутых красными прожилками роговских глаз и усмехнулся:

– Что, товарищ подполковник, получил благодарность от Родины за поимку особо опасного преступника? Дурак ты, Рогов. Она и тебя предала. Так же, как меня.

Твердое колено вдавилось между лопаток, пригибая Ивана к доскам палубы, но он успел уже замкнуть проводки, отсчитал про себя:

– Десять, девять, восемь…

И закрыл глаза.

* * *

Грохнуло так, что в отдаленных портовых строениях задребезжали стекла. Вместо грузовой баржи, еще секунду назад пришвартованной в трехстах метрах от причала, на воде расцвел огненный цветок. Взметнулись вверх снопы искр, повалил черный зловонный дым, разлетелись в стороны осколки, искореженные металлические детали.

Вертолет, висевший над баржей, не зацепило, лишь слегка откинуло в сторону. И сидевшим в нем высшим армейским чинам оставалось лишь оторопело наблюдать за тем, как догорает, чадя и пылая жаром, история Ольги Котовой, знаменитой Фараонши, перед которой трепетали и бандиты, и политики.

Эпилог