Очаровательное захолустье

Я попробовал.

— Нет, не так! Ну, ничего — у тебя получится! Мне, к сожалению, надо срочно уезжать!

— Куда это?

— Не важно! — твердо ответила дочь. Считает, похоже, что стала главнее всех? Ну ладно, пока что не будем нагнетать!

— Дальше, — кротко проговорил я.

— Пускаем из шприца фонтанчик... Вот так — чтобы не оказалось в нем пузырьков. Окажется хоть один пузырек воздуха в уколе — быстрая смерть.

— О господи!

— Так! Теперь хватаешь кусок его мяса!

Настя ухватила часть его бока — и даже слегка перекрутила.

— Втыкаешь... резко, ударом! И плавно выжимаешь. Ну, понял? Теперь надо еще уколоть глюкозу — это вещь неопасная. Сможешь?

— Нет. Сделай уж ты! Хорошо?

— Я думала, ты сильнее.

— Я и есть сильней... но — в другом!

— Ладно! — Дочь снова поднесла шприц к псу — тот лишь протяжно вздохнул — страдая, но подчиняясь ей, надеясь теперь лишь на нее!

— Молодец, Настенька! — сладко проговорила мать, я тоже умильно улыбался: любые гримасы, любые речи — лишь бы не делать чего конкретного самому! Нет чтобы спросить строгим родительским голосом: а откуда ты, дочка, вроде бы увлекающаяся переводами, умеешь так удачно делать уколы? Потом, как-нибудь потом... а сейчас — пусть делает!

— Молодец, Настенька! — снова веселея (опять не надо делать ничего трудного), проговорила жена.

— Вот так вот! — Настя выдавила из шприца глюкозу, снова ухватила кусок мяса, потрепала его, помассировала. Пес закряхтел — то ли от боли, то ли от счастья.

— Ну... сейчас я приготовлю ужин! Молодцы! — Жена радостно упорхнула на кухню.

Постояв над успокоившимся вроде Тавочкой, мы тоже пошли туда. Отнюдь не самая комфортабельная кухня — Боб оставил лишь две скрещенные половицы над бездною гаража, — но и в такой кухне, оказывается, можно расслабиться, быть счастливыми. Жена подала нам сардельки — как бы из кипятка, но сохранившие внутри себя слой льда. Потом дочь абсолютно свободно закурила — мы не сказали ни слова: ее сила!

Она же, докурив, размазала окурок по блюдечку и пошла к нашему Тавочке. Я — чего никогда раньше не делал! — как бы помогал собирать посуду.

— Ой! — послышался Настин крик. Мы кинулись туда.

— Ой! А где же пес? — удивилась жена.

— Ушел, — хмуро пробормотала Настя.

— Но это, наверное, хорошо! — весело проговорила жена.

Веселье, оказывается, не всегда бывает самой подходящей субстанцией!

— Снова, наверное, носится со своими красавицами! — взбадривала нас жена, но взбадриваться почему-то не хотелось.

Мы сидели на высоком крыльце, отмахиваясь от туч комаров. Тучи! Тучи! Налетели буквально за день! В августе вроде бы их быть не должно? Много чего быть не должно!

По тропке вдоль ограды маленький лысый человек тащил упирающуюся козу на веревке... говорят, бывший знаменитый профессор... не коза, разумеется, а человек.

— Это не ваш пес там лежит?

— ...Где?

— Там, на болоте.

— Живой? — хрипло проговорила Настя.

— Да не очень, — деликатно проговорил профессор.

Тут и дочь всхлипнула.

— Ладно! — Я поднялся. Хватит прикидываться дебилом — пришел твой час. — Сидите! Я пойду один! Все!

Тропка в болото уходила прямо от калитки Боба. Я шел — все выше вставали камыши, под ногами смачно чавкало... нигде никакого пса! Специально, что ли, прячется? Не любит уже нас? Или ему — уже не до нас?

Был один способ увидеть его через мгновение — где бы он ни находился и чем бы ни занимался. Способ этот, как и многое гениальное, был рожден бедой, предчувствием смерти. В прошлом году, когда еще у нас бывали бурные застолья, я вдруг подавился костью леща. Хрипя и кашляя, а потом уже — громко сипя, я пытался сделать горлом невозможное — протолкнуть кость... глухо, не поступает воздух. Мысль: через сколько секунд — затмение, смерть? Через минуту? Уже какие-то прозрачные колеса катились перед глазами — видения из другого мира? В последнем отчаянном броске я выкинул себя на край луга — и страшный, нечеловеческий сип (гибнущего динозавра?) вырвался из глотки. Вроде не такой уж он был и громкий — вопли встревоженных друзей вроде бы забивали его начисто, — но Тави услышал. Стоя на краю луга — почему-то на коленях, — я вдруг увидал, как из леса выскакивает и мчится через луг с высоченной травой мой огненный ангел — стараясь как можно выше выпрыгнуть, чтобы заранее понять — что же там случилось?

Развеваясь как знамя, он подлетел ко мне — я обнял его пахучую гриву — и одновременно проскочила кость!

— Молодец! Молодец! Спас меня! — Левой рукой я гладил шелковистую морду, торопливо вынюхивающую, что же здесь произошло, другою рукою вытирал с лица слезы и пот.

После этого, если он был нужен позарез, я научился повторять этот сип — к счастью, без кости в горле. Так было в прошлом году, когда машина была уже загружена, а он не являлся. Я вышел на луг и издал свой предсмертный вопль — и тут же он вылетел из леса!

Несколько раз после этого мы выигрывали у гостей, споря, что пес, не появляющийся сутки, будет тут через полторы минуты!.. жена тоже научилась имитировать этот крик.

Но сейчас — даже этот крик сможет ли вырвать Тави оттуда, где он находится?!