Очаровательное захолустье

Зашел за железный барьер, ограждающий рельсы, и, повернув голову влево, увидел сквозь легкий занавес снега, что сюда, гоня перед собой вьюгу, летит поезд... как раз и барьерчик такой поставили, чтоб в эти минуты за него не заходить. Я остался, прижавшись спиной к холодной трубе, лишь слегка откинув голову: может быть, я такой гордый? Вагоны летели под носом. Были бы усы — точно бы зацепились! Но усы вырасти не успели. Вагоны летели вперемежку с платформами, груженными лесом. Ну?.. Одно скособоченное бревнышко — и все! Ну?.. Ненавидишь меня?.. Давай! Стук резко оборвался, настала тишина... Гуляй!

Жена сидела на кухне морща лобик, загибая пальцы, что-то бормоча.

— В этом месяце сколько дней? — повернулась она ко мне. — Тридцать?.. Ну — тогда-то проживем!

— Тридцать один.

— Ну, тогда-то не проживем! — бодро сказала она.

— Да, вчера Кир звонил, сегодня к нам заедет! — вставая рано утром, радостно сообщила она. Ее трудности жизни не сломили. Меня — да.

Я долго лежал неподвижно. Инспектор, значит, пожалует, с духовной миссией? Ну-ну.

— Вставай! — донесся ее голосок с кухни. — Все г.! Открой ф.!

Так получалось бодрей. Это она изобрела.

Брякнул звонок. Явился! Мы молча прошли на кухню. Кир строго смотрел на Нонну — хоть и не впервые, но изучая. Да, вот такая она! Держа сигарету наотлет в своей тоненькой лапке, вызывающе пустила в его сторону дым.

— Ну ладно. Я все поставила. Давайте!

Слегка уже выпила с утра. Бодрость так легко не дается.

Да, умеет Кир вовремя нанести визит!

Впрочем, теперь у нас почти всегда «вовремя» — и что делать, я не знаю, ничего другого, радостного, предложить ей не могу.

Мы молча сидели над дымящимися сардельками.

— Да... Тебе послано испытание! — проводив жену взглядом, тихо сказал Кир. Я оставил это без комментариев, но он добавил торжественно: — Значит, Он помнит о тебе!

— ...Ешь! — Я подвинул сардельки к нему, может быть чересчур резко.

Вздохнув, он поднялся и отошел. Намекает, что сейчас какой-нибудь пост и уважающие себя верующие не едят скоромного... А мы жрем! И в церковь не ходим!

Впрочем, было известно, что «во храм Божий» отец Кир не ходит тоже, окончательно завязав со всеми епархиями и даже письменно обвинив их, что под рясами у них всех погоны. Однако это не мешало, как неоднократно подчеркивал он, верить в Бога и блюсти Закон!.. Так что с его неприятием официоза он даже выиграл... во всяком случае, к нему потянулась интеллигенция, с наступлением «оттепели» повернувшая к Богу, но ленившаяся ходить в церковь... Удобный вариант!

Я чувствовал, что злобничаю... А чего он не ест? Мы сардельки эти на Новый год берегли, обычно другим питались... а он!! Главное — возвеличиться? Без меня! Я тоже поднялся.

— Средства не позволяют... блюсти! — Я кивнул на сардельки. Теперь не долежат уже до Нового года — зря загубил.

— Не в средствах дело, — кротко произнес он. — Дело в вере... и немного — в смирении.

Смирение свое он демонстрировал, однако, очень активно: контача с одноклассницей-стюардессой, то и дело прилетал со своих югов в наш великий город... и небескорыстно, как дальнейший опыт показал. До ненависти довел меня посредством своей кротости и смирения!!

— Главное — веру иметь, — произнес он чуть слышно.

— А я имею!

— Да?

— Да!

— ...Хотелось бы как-то в этом убедиться!

— Пошли.

Мы двинулись в конец коридора... Вот черт — ведь не хотел же говорить ему! Именно ему!! Проболтался. Слабый ты человек! Теперь растопчет.

Мы слезли по лесенке. Я включил медленно накаляющуюся «свечу Яблочкова»... и из тьмы выступила моя тайная типография — верстальный станок, прокатные валики, банки свинцовой краски.

— Вот, — проговорил я уже растерянно... знал, что не впечатлит!

— И ты уверен, что эта... связь, — он кивнул наверх, — надежна?

— А другой у меня нет! — проговорил я нагло. — Но мне достаточно!.. Буквой можно все сделать... все изменить!

— Об этом даже в Библии сказано. — Кир усмехнулся.

— Не знаю, не читал... Но знаю. Скажем, спрашиваю, поругавшись, жену: «В каком ящике мои кальсоны лежат?» — «В перьвом!» — отвечает она. И все! Настроение резко прыгает — веселье, доброта! В одной букве!

— К сожалению, по всем правилам грамматики эта буква тут не стоит. — Кир вздохнул сочувственно.

— Это у тебя не стоит! — ответил я грубо.

Мы молчали разрозненно.

— А это что? — указал он своим перстом...

Всегда заметит, сволочь, самое неприятное! Всегда не прав он в его правоте!

— Это?.. A-а! Ценники! Печатаю их для проживания и пропитания. Что дают, то и печатаю. Что печатаю, то и дают. Вот: «Когти орлиные, 70 копеек кило!» Цельный месяц их ели. И хорошо! Жаль, что ты тогда не пожаловал на когти. А сардельки — это мой взлет, совершенно случайно с твоим приездом совпавший. А так... Вот «Веки орлиные». Но это мне еще в будущем обещают. Заезжай!

— Понятно, — поднялся со стула, собираясь уходить.