Очаровательное захолустье

— Стыдно! — повторил Лунь. То был раскат уже удаляющегося грома. Ему всегда становилось мучительно стыдно в абсолютно точно выбранный момент, в самом нужном месте. Этим и велик.

У Крота закурлыкал телефончик. Крот отошел в сторону, послушал и сказал лишь одно слово: нет.

Потом подошел к нам (великие уже удалились).

— Фрол звонит, — усмехнулся он. — Предлагает за энную сумму тело Ленина сюда положить. Гарантирует дикую раскрутку.

— Тогда я сам отсюда спрыгну! — произнес Мыцин.

— Охо-хо! Тошнехонько! — завопил Крот.

ГЛАВА 11

Все! Мучительный самоанализ — и глубокий, освежающий сон!

Следующий день я встретил работой. У меня тоже есть свои дела! Полковник Етишин ходил по кабинету. Но с огромным трудом. И тут в дверь забарабанили, и вошел Крот.

— Все! — Он сел на стул у входа. — Хана!

— Какая именно?

— Полная!

А я думал, что уже была полная хана. Нет, оказывается? Это хорошо!

— Лунь заявление делает. Хочет придушить нас в своих объятьях. Весь народ сбегается: такое разве пропустят — когда мудрый старец разоблачает нынешнюю коррупцию: народ от этого шалеет. Так что он опять попадает в десятку!

Как всегда!

Действительно — клубился народ! И даже ликовал. Пьянел почему-то от омерзительных новостей. Толпа! В конце конференц-зала нам пришлось подниматься на цыпочки. На сцене на простом стуле сидел Лунь, в посконной рубахе, растрепанный… как бы вышедший к народу на покаяние — один за всех! Даже за тех, кто его об этом не просил. За ним бычился Сысой: мол, если надо, то мы добавим. Вела все эти дела почему-то Любка — видно, переметнувшаяся от Крота из-за какого-нибудь лишнего (или недостающего) нуля. Всем своим скромным видом она как бы подчеркивала, что духовное ей тоже гораздо важней материального.

— …Наш глубокоуважаемый расскажет о… — Она вопросительно уставилась на Луня.

— Да что ж тут расскажешь? — скорбно начал Лунь. — Просто — наболело… где-то вот здесь.

Потом он молчал довольно долго (сильный эффект!). Потом глухо заговорил. Суть его речи была известна — и обречена на успех. В эту лихую годину, когда народ стонет от нищеты, бесправия, чудовищной коррупции, он (Лунь) выбрал время, которого Бог ему уже не так много отвел, чтобы принять участие…

— Возглавить! — выкрикнул Сысой, но Лунь лишь горестно отмахнулся.

— Возглавлять мне что-нибудь уже поздно, — умудренно улыбнулся он. — Я просто поехал сюда, потому что надеялся в меру моих слабых уже сил как-то помочь людям в их нужде.

Одному он помог точно — Фалько.

— Но оказалось, — голос его вдруг окреп, — что здесь, под прикрытием высоких словес, творится… торжище! Совершаются сделки!

Народ зааплодировал. Он, как и всякий народ, обожал безумно, когда его чудовищные подозрения наконец оправдываются и кто-то режет наконец правду-матку. Особенно — такой вот!.. Кстати — какой?

— Да ну… — произнес мужик с нами рядом. — Он, говорят, еще в ЦК был!

— Ну и что? — горячо возразила ему его жена. — А где ж такому человеку тогда было быть? В Париже — или в ЦК!

— Поэтому, — скорбно закончил Лунь, — я покидаю… это торжище!

Отличное, кстати, слово нашел. Лунь спустился со сцены, поддержанный на ступеньках Фалько.

— Во, — загудели в зале, — тот самый с ним! Который все тоже насквозь видит!

Народ шумно расступался. Лунь шел, благодаря кивками всех тех, кто освобождал ему путь, шел, как и обещал когда-то, — пешком. Правда, судя по спутнику — недалеко.

Прием этот — «полет Луня» — знали все опытные люди: внезапно вылететь, чисто и светло, из какого-нибудь крупного дела, обдав его белоснежным своим пометом… Что может быть краше? Остается лишь гордиться тем, что есть еще у нас такие люди… пока.

— Это конец! — сказал мне Крот. Нас обтекала толпа, устремившаяся за пророком. — После такой плюхи нам уже не встать!

— Встанем! — сказал я.

Настоящих плюх не видал. Молодой ишшо.

В следующие дни мы с Кротом пытались как-то восстановить хозяйство. Потерпев полное поражение наверху, взяли пониже, снова подались в народ, пришли на разлив у моста, где нежился многоглавый змей, явно торжествуя.

— Ну что? Вмазали вам? Не любите правду-то?! — проговорила его главная, бровастая голова.

Судя по его голосу, лицу, стилю поведения, он сам был не чужд восприятию сумм «в особо крупных размерах»… но при торжестве правды ликуют все особенно если эта правда к тебе не относится.

— Ну что? За помощью пришли? — торжествовал он.

— Да хотелось бы через вас выйти хотя бы на мэра, — скромно произнес Крот.

— Ящик коньяка-то хоть будет? — пренебрежительно поинтересовался тот. Мол, на такое хоть вы способны?

Так куда ж мы денемся-то, с погубленной репутацией?

Ящик коньяка мы лично тащили с Кротом.

Ничего более безобразного, чем эта тайная встреча с мэром, я не видел давно. Мы долго поднимались в машинах по ущелью и наконец вылезли в условленном месте.

Распоряжался всем бровастый. По сигналу его бровей Ваня и его друг с хрустом полезли в кустарник, в гору, и, пошебаршив там в наступившей уже тьме, выкинули на площадку что-то тяжелое, мертвое и голое. Тело тяжело шлепнулось. Отряхивая ладони от растительного мусора, ребята, отдуваясь, слезли на дорожку.