Очаровательный повеса

– А ты сам не пожелал сказать людям, что сцена обвалилась не сама по себе, – заметила Эва, – поэтому ни у кого не возникло причин докладывать тебе о чем-то необычном.

– Проклятье! – воскликнул Аса. – Ты права. Сейчас же пошлю людей выяснить, что возможно, об этом садовнике Ивзе.

Эва кивнула.

– Спасибо, Элф. Продолжай наблюдение.

Мальчик кивнул и исчез в коридоре.

– Что за черт! – Аса так стукнул кулаком по столу, что Эва подскочила, а собака навострила уши и зарычала. – Скоро открытие, а тут одно за другим: какой-то странный садовник, обвал черепицы, разбойники…

– А что слышно от твоего шпиона в «Ковент-Гардене»?

– Ничего особенного. Судя по всему, Шервуд влюбился в одну из своих певиц, и все остальное перестало его интересовать.

Эва осторожно подвинула пса и поднялась.

– Зато теперь мы знаем, что надо держать ухо востро, и у нас есть охрана. – Она неуверенно положила ладонь на его руку: прикосновение было таким легким, что Аса боялся пошевелиться. – «Хартс-Фолли» непременно откроется в срок, как бы ни пытались нам помешать злопыхатели.

Аса смотрел в ее небесно-голубые глаза и чувствовал исходившее от нее тепло. Между ними установилась некая связь, взаимопонимание – ничего подобного у него раньше ни с кем не было.

Издалека донеслись нестройные звуки – оркестранты настраивали инструменты.

– Они готовятся аккомпанировать Ла Венециано? – спросила Эва, и глаза ее зажглись. – Я так хочу услышать ее снова.

– Снова? – удивился Аса. – Ты что, уже слышала?

– Конечно, как и многие другие. – Эва убрала ладонь с его руки и разгладила юбки. – Я имею в виду, тех, кто любит оперу.

– Ну да, ну да, – кивнул Аса в задумчивости.

– Мы, пожалуй, пойдем. Генри, за мной! – скомандовала Эва, и пес безропотно последовал за ней.

Правда, когда они проходили мимо Жана-Мари, чернокожий гигант поморщился и предложил:

– Давай-ка я его все-таки хорошенько помою: от него псиной несет.

Эва нахмурилась.

– Думаешь, уже можно? Не сделаем ему хуже?

– Думаю, пора, – вмешался Аса. – В кабинете стоит такая вонь, что хочется заткнуть нос.

– Ну, если вы так считаете… А как же Ла Венециано, Жан-Мари? Ведь ты же хотел послушать.

– Ничего, услышу из сада: у нее такой голос, что будет слышен и оттуда. Пойдем, Генри. – Чернокожий гигант наклонился и поднял пса на руки, а выпрямившись, он слегка пошатнулся: мастиф далеко не немаленькая собака, даже такой истощенный. – Возможно, удастся нагреть для тебя воды: тогда будет ванна, достойная короля.

Лакей вышел, и Аса повернулся к Эве:

– Мы тоже пойдем?

Эва улыбнулась и без колебаний взяла его под руку, отчего Аса ощутил прилив гордости: она начала ему доверять.

Они направились к галерее музыкантов. Сцену еще не восстановили, поэтому стулья и для музыкантов, и для немногочисленных зрителей – Асы, Эвы и нескольких танцовщиц – были поставлены прямо здесь. Эва улыбнулась Полли и кивнула Маклишу, который держался чуть в стороне.

Они уселись на два рядом стоявших стула, и Аса, даже не глядя на нее, когда садился, почувствовал нежный аромат ее духов. Сразу вспомнилась их поездка в экипаже, когда они возвращались после вечера в кругу его семьи. Тот же аромат и…

Виолетта вышла в сценическом костюме: в ярко-красном платье с корсажем и нижними юбками, расшитыми блестками. Золотые кружева обрамляли низкий вырез и каскадом спускались на рукавах к запястьям.

Фогель поднял руки, и полилась музыка – прекрасная, завораживающая.

У Асы перехватило дыхание. Он уже несколько лет владел «Хартс-Фолли», видел множество постановок и репетиций, и все-таки каждый раз ощущал волнение. Театр был главной любовью всей его жизни. Он обожал в нем все: музыку – то смелую, величественную, то нежную, лирическую; костюмы – такие безвкусные при свете дня, но безукоризненные, даже волшебные при театральном освещении; людей – актеров, певцов, танцоров. Эти, казалось бы, каждый по отдельности самые обычные, ничем не примечательные люди, со множеством недостатков, когда начиналось представление, выходили на сцену и превращались едва ли не в божества. А публика! Придя в театр, посмотрев пьесу, послушав музыку, испытав на себе чудеса перевоплощений, зрители чувствовали сопричастность к этим богам и богиням, близость к Олимпу.

Вот ради этого Аса отказался от семьи и даже собственного имени, отмахнулся от гнева отца и постоянного недовольства Конкорда и ни о чем не жалел.

Ла Венециано – сейчас она была только ею: примой, непревзойденной обладательницей волшебного голоса – взяла первые ноты, и из уст ее полились чарующие звуки, божественная амброзия.

Аса почувствовал, как сжались пальцы Эвы, повернулся к ней и сразу понял, что этот непроизвольный жест был вызван вовсе не страхом, а совсем другими чувствами.

– Она великолепна, не правда ли? – с благоговением, не отрывая глаз от певицы, прошептала она.

Аса понял, что она испытывает те же чувства, что и он.

– Да, она прекрасна.

Это был его мир, его семья, созданные им самим, собственными потом и кровью.

И, видит бог, он будет его защищать, чего бы это ни стоило.

Глава 12

Эрик нахмурился.