– Потому что я леди, разумеется, – подчеркнула она. – А слуги, если они, конечно, боятся серьезных последствий, не смеют выступать против леди. Должно быть, ваша лихорадка не позволила вам это вспомнить. Кроме того, все ваши попытки уморить меня голодом, пока я еще здесь, не увенчаются успехом. По крайней мере подождите, пока оправитесь от раны настолько, чтобы самому охранять кухню. Потому что пока я намерена выгнать вашу кухарку метлой и сама готовить себе еду, если придется, конечно. Так что вам, возможно, захочется пересмотреть этот гнусный план. Сожженный хлеб и ничего больше? В самом деле!
Его лицо еще больше покраснело. Ей стоило бы тоже рассердиться. Но когда она в итоге получила вполне приличный обед, его попытка уморить ее голодом показалась ей смешной. Поэтому Брук попыталась немного его улестить:
– Ужин принесут с минуты на минуту. Ну а пока…
Он перестал кричать и, кажется, вообще не имел больше желания разговаривать, так что она осмотрела рану.
– Выглядит немного лучше, – с радостью сообщила Брук. – Кожа не такая красная…
Она поспешила в ванную, чтобы сделать новую порцию мази. А когда вернулась к кровати, оказалось, что Доминик по-прежнему смотрит на нее со злобой. Брук очень удивилась, когда он перехватил ее запястье. Это произошло в тот момент, когда она потянулась к ране.
– Вы ближайшая родственница человека, которого я ненавижу больше всего на свете. Это должно было бы ужасать вас. Почему же ничего подобного не происходит?
Брук помолчала. Если бы она считала, что должна его бояться, возможно, она боялась бы. Но он не знает, какие чувства она испытывает к брату. Наверное, придется ему сказать.
– Потому что, верите вы или нет, я тоже ненавижу Роберта. И предпочитаю быть здесь, с вами, каким бы угрюмым животным вы ни были, а не в кругу собственной семьи.
– Может, перестанете постоянно меня обзывать?
– Для этого у меня должна появиться причина.
Пока что она говорила любезно. И даже улыбалась ему, что, очевидно, сбивало его с толку. Хорошо! Прекрасное начало! Пусть сгорает от любопытства! Главное – застать его врасплох.
– С чего это вам вдруг ненавидеть брата?
Она никогда никому этого не говорила, кроме Алфриды, конечно. Ей не стоило рассказывать обо всем Доминику, но неожиданно захотелось поделиться.
– Он ненавидел меня с самого рождения. Не знаю почему. Но он часто приходил по ночам в мою спальню, затыкал мне рот ладонью и бил, оставляя синяки там, где их закрывала одежда, и обещал убить меня, если кому-то расскажу. Я была слишком мала, чтобы запереть дверь. Мне было всего-то четыре-пять лет. Большинство людей не помнят себя в этом возрасте, но эти побои я никогда не смогу забыть и простить. Как-то он слег в постель на насколько недель, а я радовалась. Он заслужил все это!
А потом Алфрида узнала, что вытворяет Роберт, и стала спать на топчане в комнате Брук и запирать дверь, чтобы помешать ночным визитам. Она делала это почти два года, хотя Роберт перестал приходить, обнаружив, что для него дверь всегда заперта.
– Вы желали ему зла? – неожиданно спросил Доминик.
Она рассмеялась.
– Воображаете, будто я могу сделать так, чтобы все мои желания исполнялись?
– А разве нет?
– Вот уж не думала, что вы суеверны! Впрочем, если уж верите в проклятия, что тут скажешь! Но будь у меня такой талант, я бы ни за что не приехала сюда, не так ли? Уехала бы в Лондон на сезон и вышла бы замуж.
– Это все? И вы бы не хотели чего-то более заманчивого?
Она неожиданно поняла, что они ведут обычную беседу, обычным тоном, что никто из них не рычит и не огрызается.
– Именно этого я ждала последние два года.
Эта мечта помогла ей вытерпеть и вынести последние два года. Она пережила их легче, чем все остальные до этого. Перспектива была такой волнующей, а поездка обещала стать началом новой, лучшей, возможно, даже счастливой жизни. Обещала возможность сбежать от этой семьи. Но этот мужчина тоже может дать ей все это, не так ли? По крайней мере, возможность сбежать.
Поэтому Брук так разозлилась, услышав от него:
– Знаете, у меня нет причин верить в вашу ненависть к брату и есть все причины верить, что вы лжете.
– Как это верно! Но я не чувствую необходимости убеждать вас в чем бы то ни было, так что мне все равно, верите вы или нет. Вы спросили, я ответила. И раз уж мы исповедуемся друг другу…
– Мы не исповедуемся друг другу.
Она проигнорировала его замечание и продолжила:
– Должна предупредить, что я не всегда и далеко не всякому открываю свои чувства. Я давно привыкла держать их при себе.
– Почему?
– Потому что альтернатива может быть… неприятной, – призналась Брук и хотела было добавить, что альтернатива может быть неприятной для нее, но не решилась. Она не старалась перетянуть Доминика на свою сторону, рассказав о жизни в своей родной семье и пробудив жалость к себе, если он вообще способен на жалость.
– Значит, вместо той легкой бессмысленной болтовни, которую я слышу, вы на самом деле кипите гневом? Именно на это намекаете?
Она недоуменно моргнула, но тут же рассмеялась.