Очень босоногая история: Маньяк на свободе!

Но Эдик, несмотря на все протесты родителей, в одно прекрасное утро покинул родной Новосибирск, захватив с собой денег на билет в один конец и немного на прожитие в столице во время вступительных экзаменов. Но судьба распорядилась по своему: в вожделенное учебное заведение он так и не поступил, в другие театральные училища тоже, остался в Москве дворником (там давали комнатушку), год перебивался случайными заработками и на следующий год повторил попытку. Но и на этот раз его попытка не увенчалась успехом. Эдик ушел в запой — к алкоголю за этот нелегкий год он уже успел пристраститься. После пары месяцев бомжевания в столице — из дворников его, само собой, вышибли, — Эдик–таки вернулся в родной город. Отец после этого случая перенес инфаркт и прожил недолго, Эдик жил с матерью, пока она тоже не отдала богу душу. Незадолго до смерти мама все–таки успела женить отпрыска, но прожили молодые чуть больше года и развелись, сделав ребенка. О судьбе его Эдик не заботился совершенно, алиментов не дал ни копейки, благо бывшая жена умудрилась выскочить замуж за обеспеченного человека. Эдик долгое время работал сторожем в местном ДК, благополучно пропивая зарплату, пока один раз не согласился сфотографировать концерт. После этого он часто фотографировал мероприятия, проводимые в ДК, а потом даже стал принимать в них участие, играя Деда Мороза или Кащея Бессмертного в детских утренниках.

Директорша ДК не раз пыталась усовестить его, уговаривала, просила, ругала, грозилась выгнать, но не выгоняла — кто же будет за копейки фотографировать, да и пьяный Дед Мороз лучше, чем никакого. Поэтому когда к нему подошел незнакомый парень, протянул пива и спросил: «Заработать хочешь?», Эдик, чья голова с большого перепою функционировать отказывалась, кивнул, с благодарностью схватил бутылку и долго булькал горлом, заливая горящие внутри трубы.

Работа оказалась нетрудной: Павел Груздев (так его звали) привел ему пару ПТУшниц, которых попросил пофоткать босиком. Девчонки беспрерывно смолили дешевые сигареты, беззлобно матерились, наступая на какой–нибудь острый камушек или вляпнувшись в мусор, но позировали охотно и с радостью выхватили протянутые Павлом сторублевки — по две на модель.

После Эдик принес Павлу фотки, тот пролистал их на мониторе своего компьютера, потыкал мышкой в ступни — здесь велел откадрировать, там увеличить, а вот тут сделать больший акцент на ступни, выдал пятьсот рублей и сказал:

— Теперь сам будешь их искать. Ну, я тоже буду приводить. Девкам по две сотни отстегивать будешь, понял? И побольше фоткай, не жалей места на карточке. Если будут спрашивать — зачем, говори, что это красиво, а в обуви — уродски, ну ты понял, типа свобода от обуви и все такое. Главное, говори, что заплатишь.

Эдик бережно взял пятихатку, подержал в руке и спрятал в карман давненько не стиранных брюк.

— Ну, я пошел, что ли?

— Погоди. Давай сюда свой агрегат. Рожу твою сфоткаю, — остановил его Груздев.

— Зачем? — подозрительно нахмурился Эдик.

— Затем, чтоб было. Ну–ка, рожу сделай поважней. Во, — Павел щелкнул два или три раза, посмотрел. Не, не покатит. — Шляпу какую–нибудь найди, плешь твою прикрыть. И надо будет тебя босиком пофоткать, когда снег выпадет. Бутылка с меня.

Эдик почесал лысеющую башку.

— Две, — он поднял два заскорузлых пальца.

— Чегооо? — с угрозой спросил работодатель.

— Того и… Две бутылки. Иначе сами эта… босиком фоткайтесь, — злорадно выпалил Эдик, поняв, что можно и поторговаться.

— Хрен с тобой, алкашня, будет тебе две. Щас, фотки скопирую.

Так началась карьера Эдика Разутых в качестве агитатора за свободу ног от обуви — Доцента Воли. Прозвище Доцент он заслужил за некоторую схожесть с персонажем одного известного советского фильма, ну а Воля — чтоб находить общий язык со школьницами, которые смотрят стенд–ап камеди по телевизору.