Очень далекий Тартесс

- Да… - раздался испуганный голос. Из толпы горожан выступила вперед, к краю бассейна, пожилая сутулая женщина в стареньком пеплосе. - Я здесь, блиста… фу… светящий…

- Сверкающий, - терпеливо поправил Укруф. - Скажи, Криула, кто были твои отец и мать по крови?

- По крови?… Да откуда ж я знаю, сияю… фу… сверкающийся… Отец возчиком был при руднике. Возил слитки… Приедет, бывало, в город, весь в пыли, возьмет меня двумя пальцами за нос и говорит…

- Помолчи, женщина. - Судья перевел холодный взгляд на Нирула. - Как известно, - продолжал он, - я хорошо разбираюсь в таких вещах, как чистота крови. Я по сомневаюсь, что у тебя в роду был цильбицен или, напротив, цильбиценка.

- Да нет же, сверкающий Укруф, - нервно возразил Нирул. - Я чистокровный тартессит, уверяю тебя…

Тут из толпы раздался громыхающий бас:

- Эх, лучше уж не обманывать! Уж лучше все как есть… Мать у меня, точно ты сказал, сверкающий, цильбиценка была. Отец в стражниках служил на западной границе, а там эти кочевали, цильбицены, ну он, значит, и спутался с одной…

Укруф подслеповато смотрел на говорившего - коренастого ремесленника с рыжеватым клином бороды.

Я не разрешал тебе говорить, - сказал он строго, - но раз уж ты начал, то продолжай. Ты отец Нирула?

- Да, Нистрак я, медник… Я к чему это? Не годится, думаю, сверкающего обманывать, уж лучше, думаю, все как есть…

- Но ты никогда не говорил мне об этом, отец! - вскричал Нирул.

- Не говорил, точно… Чего уж тут хорошего - с цильбиценами кровь мешать, я законы знаю… Но раз такое дело, не годится, думаю, обманывать высокородных. Я никогда не сомневался, и про эту… Сущность… все как есть знаю. Я наш!

- Похвально, - сказал Укруф. - Похвально, Нистрак. Чистосердечное признание отчасти искупает тяжкий изъян твоего происхождения. Можешь вернуться на место. - Он снова обратился к Нирулу, и тот перевел растерянный взгляд с отца на судью. - Доказано, Нирул, что ты не совсем чист по крови. Пойдем дальше. Ты сам признал, что ты сын медника. Почему ты не стал работать в отцовской мастерской?

- Я… я сызмальства писал стихи. А это занятие ничем не хуже иных…

- Рассуждаешь, - неодобрительно заметил Укруф. - Стихотворство не всем дозволено. Где ты выучился стихотворству?

В глазах Нирула зажглись гордые огоньки.

- До сих пор я полагал, что стихотворство - дар богов и не нуждается в дозволении. Я не могу не писать стихов - так же, как не могу не дышать. Мои стихи заметил сам сверкающий Сапроний, и он напутствовал меня…

- Ты ввел меня в заблуждение! - звучным голосом объявил Сапроний, привстав с сиденья и упершись руками в барьер. - Да если б я знал, что в твоих жилах течет презренная цильбиценская кровь, я бы велел рабам отлупить тебя бычьими плетьми, а стихи твои выбросил бы в яму для отбросов!

Нирул сник. Он опустил светловолосую голову, зябко повел плечами.

- Говорил я ему, - прогромыхал Нистрак, - говорил: брось писанину, не нашего ума это дело… Старшие его братья работают со мной но медному ремеслу, не суются куда не надо… А этот… Вон, разоделся. Одежду ему пеструю подавай и сладкую еду… Умничает все…

- Тебе не следует говорить без дозволения, - сказал Укруф, - но объясняешь ты правильно. Что станется с Тартессом, если все сыновья медников, пренебрегая своим ремеслом, начнут строчить стихи? Кто, я спрашиваю, станет к горнам? Уж не блистательные ли?

- Го-го-го-о! - грубый хохот прокатился по толпе горожан. - Блистательные - к горнам! Умо-ора!

Укруф выждал, пока прекратится смех, и торжественно продолжал:

- Как видите, смешна даже мысль о подобной нелепости. Прислушайся, Нирул, к здоровому смеху своих сограждан, и ты поймешь, сколь тщетны и преступны твои потуги расшатать Великое Неизменяемое Установление.

- Я не расшатывал! - возразил Нирул, побледнев. - Наоборот, я в своих стихах воспевал Неизменяемость…

- Ты воспевал, - иронически отозвался Укруф. Рука его нырнула в складки черного одеяния и извлекла лист пергамента. - Посмотрим, как ты воспевал. - Он отдалил пергамент от глаз. - Вот. В конце одной строки «Арган», а в начале следующей - «тоний». Страшно вымолвить, но ты раздвоил великое имя царя Тартесса.

В толпе послышался ропот. Сверху, с возвышения, где сидели высокорожденные, неслись негодующие выкрики.

- Сверкающий! - воскликнул несчастный Нирул, приложив руки к груди. - Клянусь Нетоном, это непреднамеренная описка… Перо в порыве вдохновения подбежало к краю пергамента и… Всеми богами клянусь, у меня даже в мыслях не было посягать…

- Пергамент доказывает обратное.

- Это стихотворение… оно удостоилось на состязании высочайшего одобрения!

- Для слуха было незаметно, но недремлющий глаз светозарного Павлидия сразу обнаружил преступное намерение.

- Это ужасная ошибка! Я всегда боготворил Ослепительного, мудрого учителя поэтов Тартесса… Я всегда следовал…

- Помолчи, Нирул. Кричишь, как на базаре. Твое преступление доказано. Теперь я спрашиваю: случайно ли оно?

- Случайно, сверкающий, клянусь…

- Оно не случайно. Мне известно, что ты втайне сочиняешь стихи, уклоняющиеся от образцов.

- Навет!