Очень хочется жить

Прокофий Чертыханов, державший лошадей в поводу, изумленно воскликнул:

- Товарищ лейтенант, на черта же нужны нам эти бесседельные клячи! Бросим их. Дадим газу и дунем, как по нотам, - сто верст в час. До Москвы на таком моторе рукой подать…

Я выпрыгнул из кабины.

- Хорошая машина, - сказал я Волтузину, вспомнив о своей дребезжащей почтовой полуторке. - Узнайте, нет ли среди ваших бойцов шофера. Машина может нам пригодиться на первых порах…

- Найдутся, - заверил Волтузин, опять беря меня под руку. Он не признавал затруднений и сомнений.

Мы прошлись вдоль дороги. Сбоку выстроились в ровный ряд высокие сосны, словно медные, туго натянутые струны; казалось, тронь их, и по лесу разольется низкий мелодичный звон.

- Тишина какая, лейтенант, - проговорил Волтузин, глядя на вершины сосен, - мудрая, почти таинственная… Что для нее взрывы? Камень, брошенный в океан… Дым рассеется, звуки смолкнут, тишина победит… Знаете, я только сегодня осмыслил одну вещь: Ахиллес, герой гомеровского эпоса, был непобедим оттого, что на нем была стальная кольчуга. А кольчуги в то время ковались только у нас, в Керчи. Ахиллес был тавро-скифским вождем, славянским богатырем… И мы, выходит, его потомки…

Ты, Ахиллес, о любимец Зевеса, велишь разгадать
Гнев Аполлона - владыки, далеко разящего бога…

- прочитал я, вспомнив строку из «Илиады». И Волтузин тотчас подхватил:

Если один Ахиллес на Троян устремится, ни мига
В поле не выдержать им Эакидова бурного сына…

Мирной свежестью и теплом повеяло от этих напевно и высокопарно прозвучавших гекзаметров; они как бы резче подчеркнули трагичность нашего положения. Я не стал вдаваться в подробности и оспаривать странное и, должно быть, неверное открытие Волтузина. Я только отметил, что капитан был в мыслях своих далек от войны, от боев, от убийств. И сражался он потому, что хотел отстоять право мыслить, право делать странные, спорные выводы.

Мимо нас два бойца пронесли на палке жестяной бак с водой.

- Имейте в виду, капитан, - напомнил я комбату, - пищу готовить только ночью. И чтобы поменьше было видно пламя.

Шибко образованный этот капитан, - не без уважительности сказал Чертыханов, когда мы простились с Волтузиным. - Учеными слонами сыплет, точно горохом.

Я промолчал. Бодрое, боевое настроение бойцов, готовых в любую минуту сняться и двинуться в путь, вступить в сражение, не уменьшило во мне саднящего, незатихающего беспокойства: прошло трое суток, а группа Щукина все еще не возвращалась.

Нет, находиться в действии, в деле, конечно, опаснее, но, безусловно, спокойнее - не до раздумий! - чем вот так, послав людей на задание, буквально сохнуть в ожидании от предположений, от догадок.

- Они, я думаю, товарищ лейтенант, далеко закатились, - угадав мои размышления, проговорил Чертыханов утешающим тоном и, понукая лошадь, подъехал ко мне, коленкой своей толкнул мою коленку. - Черти ведь! Рисковые! В запале ушли как по волчьему следу, а на дороге всякое бывает - встречи, проводы: одних угостить тем, что в руках имеется, других поздравить с прибытием на нашу землю. А гитлеровцы, само собой, ответят на поздравления… Вот и задержка!.. Однажды покойный капитан Суворов приказал мне на минутку в роту слетать: одна нога здесь, другая там. Сколько я шел? До вечера. Завидел меня вражеский летчик - как начал гоняться, да как начал меня посыпать свинцовым дождем! Я сперва отвечал ему тем же, очередями из автомата. Патроны кончились, камнями стал швырять. А фриц, зараза, свесил рожу через борт, смеется на меня. И уже не стреляет, видно, тоже заряды кончились. Но только снизится - вот-вот пилотку с головы сорвет, проклятый, - я бух в борозду, лежу. Машина проревет над головой, уйдет, я опять встаю, бегу. А летчик опять на меня пикирует. И так несколько раз. И доигрался. Пружинка, видно, какая-то лопнула, и самолет врезался в землю, как по нотам!.. Там ему и место… И у разведчиков могло случиться что-нибудь в том же роде… Придут.

Щукин вернулся на рассвете. Он привез с собой обоз, отбитый у немцев на дороге. Пустынная поляна вдруг ожила: бойцы окружили подводы с трофеями, награждали разведчиков поощрительными увесистыми хлопками по плечам. В синих, глубоко запавших глазах политрука появилось что-то жесткое, в сдержанных движениях - порывистое, резкое. Он скупо улыбнулся, сжимая мне руку.

- Вы как тут? Уцелели? Думал, что после такой бомбежки от вас один прах остался.

Рослые рыжие лошади с куцыми хвостами и впалыми боками, устало пофыркивая, тянулись к траве. Вдоль обоза патрулировал с автоматом наготове воодушевленный Чертыханов, грозно осаживая любопытных.

- Товарищи, не суйтесь! Отступите от добра не меньше как на пять шагов!

Оня Свидлер был уже тут; он распределял по батальонам мешки с круглыми шоколадными плитками, завернутыми в скрипучий целлофан, ящики с сигаретами, с бутербродами, с рыбными консервами.