Очень хочется жить

- Поколотили нас здорово, но дивизия не развалилась, не рассыпалась, - Фургонов усмехнулся с иронией. - Этот самый «стальной дух» помешал… Идет с боями тут где-то… Наш взвод отрезали от нее, как ломоть от каравая. Многих побило. Я и еще шесть человек со мной на вас вот наткнулись… - Он опять, облокотившись на колени, уронил голову, помолчал, прислушиваясь к жизни на поляне: возле тракторов звенел ключами артиллерист Бурмистров, и розовый кружок света от фонарика перекатывался по бокам машины; на крылечке Прокофий Чертыханов переговаривался с часовым и Васей Ежиком; на другом конце Оня Свидлер, загоняя подводы в лес, на кого-то строго, но беззлобно покрикивал; сзади нас лениво хрюкали свиньи и тоненько вскрикивали во сне козлята, загнанные на ночь на огород, - от капустных вилков и грядок моркови остались одни кочаны и ямы; всюду бесшумно скользили темные человеческие тени, звучали приглушенные голоса и изредка звонкое, тревожное, ломкое ржание жеребенка…

- Одного боюсь, - заговорил Фургонов после долгого раздумья, - удастся вырваться к своим - затаскают: как да почему попал в окружение?..

- В окружении тот, кто сложил перед врагом оружие, - сказал я убежденно. - Я никогда не был и не буду в окружении. Запомни это, пожалуйста.

- Да? - Фургонов решительно, рывком встал. - Ну, ладно… Не уйду я. Спать хочу ужас как… Иди. Нет, постой. Зря ты меня бил При бойцах… Я помкомвзводом был, старший сержант я… - Он вдруг как-то сложился весь, рухнул на землю, растянулся вдоль бревна, на котором мы сидели, и натянул на лицо полу шинели.

6

На рассвете капитан Волтузин привел остатки своего батальона - тридцать шесть человек. Волтузин чем-то напоминал клин: плечи мощные, широкие, борцовские, таз узенький и коротенькие, с маленькими ступнями ноги; крупная, совершенно круглая, бритая голова обросла возле ушей реденькой рыжеватой щетинкой; загорелая лысина отполированно поблескивала. И странно, непривычно было видеть его, веселого, громкого, смеющегося, среди нас, настороженных, как бы придавленных обстановкой особой, лесной жизни… По совету полковника Казаринова я назначил Волтузина командиром батальона, присоединив к его бойцам две наши роты.

- Слушаюсь, мой лейтенант! - с живостью отозвался он, и в смеющихся глазах его блеснуло что-то озорное, неунывающее. Я не мог не улыбнуться его непривычно-бравому ответу. - Об одном буду просить вас, мой лейтенант: не требуйте от меня инициативы. Приказы буду выполнять с точностью, не пожалею своей ничтожной жизни. Но с инициативой у меня полный конфуз. Очевидно, мамаша при моем рождении позабыла наградить меня столь необходимым свойством. И вообще, лейтенант, наши мамы выпускают нас на свет не совсем качественными. Вырастая, мы начинаем замечать, что одному недостает красоты и обаяния, у другого совершенно не развито мужество, незаменимое в обиходе, третий не досчитывается в мозгу нескольких извилин, четвертый прозябает от бесталанности… Эти пустоты, белые пятна со временем заполняются отвратительными свойствами - трусостью, завистью, безынициативностью… Я подозреваю, что инициативу свою я растратил в юности во время чтения книг о героях: все свои догадки и предположения я отдал благородным рыцарям, себе ничего и не осталось… Так что не обессудьте, мой лейтенант.

Мне нравился этот говорливый, неукротимо деятельный человек.

- Я думаю, вы наговариваете на себя, товарищ капитан…

- Ошибаетесь, - быстро возразил Волтузин и громко засмеялся. - Ошибаться в людях - тоже недостаток от рождения.

Возле нас стоял Чертыханов, и незаметно приблизился Вася Ежик, оставив коз и свиней на очкастого красноармейца. Прокофий смотрел на кругленького, подвижного капитана почти восторженно: он любил веселых, неунывающих людей.

- Разрешите заметить капитану, товарищ лейтенант? - сказал ефрейтор, и Волтузин живо, на каблуках крутанулся к Чертыханову. - Вы ходите без головного убора, товарищ капитан, солнце выжгло инициативу, как по нотам, а волосы ветром сдуло.

- Возможно, что и так, ефрейтор. - Волтузин взглянул на лобастую, обросшую густой и жесткой щетиной голову Прокофия с пилоткой на затылке, усмехнулся. - Запомните, ефрейтор, что обильная растительность густо встает лишь на навозной почве.

Чертыханов захлопал белыми ресницами и наморщил картошистый нос, словно понюхал что-то острое. Ежик присел, взвизгивая от смеха. Прокофий рассердился.

- Васька! Выпорю. Ты над кем смеешься? - И, делая вид, что гонится за Ежиком, откатился от нас.

- Инициатива - дело наживное, - сказал я Волтузину. - Обстановка сама продиктует решение.

- Добрые начала в человеке суть часть таланта, а талант не наживается, - не соглашался капитан, - Я исполнитель. Во время войны точное исполнение воли командира - тоже ведь качество неплохое. Этим и утешаюсь.