Очень маленькое созвездие. Том 2. Тихая Химера

– Это не моя одежда, – только и заметил оторопевший Юм. Зачем Ние с ним, как с младенцем? Что, думает, он одеваться не умеет? Няня нужна?

– Да то твое платье ведь тяжелое, и такое…слишком праздничное. А другие твои вещи мы не взяли. Не до того.

Юм вспомнил черный велосипедик и весь грустно съежился внутри, стараясь снаружи не подавать виду: какие уж велосипеды на корабле… Невольно представил путаницу дорожек, цветники и тень под большими деревьями парка, сверкание солнышка в спицах колес, летний ветерок в лицо… Мир сказочными картинками отражается в черном лаке рамы….А книжка-то со сказками осталась недочитанной… А под подушкой – подарили в день окончания учебного года – жестянка монпансье, леденчики прозрачные разноцветные, красивые – он их даже не ел, такие красивые, только нюхал. Эх… Ние вдруг спросил:

– Жалеешь о чем-то?

– Это неважно.

– Юм. Ну, расскажи. Ты весь загрустил, я чувствую. Что там осталось?

– Там вообще много хорошего осталось. Неважно. Раз так надо.

– Не хочешь говорить… Игрушки?

– Дед дарил игрушки, да.

– Еще подарит, – улыбнулся Ние и натянул на него футболочку. – Руку сюда. Теперь штаны…

Дед-то подарит, да, если попросить. Но просить так неловко. Да и не до игрушек теперь, наверно…Они его забрали зачем-то… Себе оставят – или куда? Не надо было, наверное, начинать петь…Жил бы себе спокойно в маленькой школе. Школа, парк, облака в небе… Велосипедик, на котором можно хоть к морю, хоть в Храм, петь… А теперь… Корабль. Ужасно. Надо приспосабливаться. Юм послушно подставлял себя быстрым аккуратным рукам. Когда-то эти руки так же заботились о нем… Ние – родной, да. Он добрый или нет? Он – что будет велеть делать? Но руки… Голос… Даже для себя неожиданно он сказал:

– Я помню твои руки.

Ние бросил белый маленький носок и прижал Юма к себе. Молча и крепко. Юм высвободил голову и спросил:

– А ты помнишь меня целиком?

– Да, – Ние вдруг поцеловал его в макушку. Потом схватил полотенце и затормошил им его мокрую голову. – Я и люблю тебя целиком, от пяток до макушки…

Стало легче. Нет, Ние он бояться не будет… Не боится же он Деда. А этот Ние на Деда похож чем-то, не только синими глазами. Взглядом, руками даже. Рисунком движений… Какой-то внутренней музыкой, которая трогает Юма за живое и тянет к себе. Хочется двигаться, дышать и смотреть, как они. Хочется быть с ними всегда. Почему он в маленькой школе жил один, без них? Зачем они взяли его с собой? Куда? Что надо делать? Это надолго? Опять жить на корабле? Но это ужасно – жить на корабле…Так, не думать про парки… Стало грустно, но он знал уже, что большие все сразу объяснять не торопятся. Особенно – ему. Интересно, а раньше, до того, как он все-все забыл, они с Ние где были знакомы? Правда жили на корабле? Почему?

Наконец Ние помог надеть темно-синее мягкое платьице и заплел косичку. Недоумение и пустота в голове становились все страшнее, но пока он умудрялся все это скрывать. Грусть прошла, но как все-таки страшно… Дед. Ние. А вдруг опять оставят одного? Отвезут куда-нибудь, а сами уедут? Или одного тут оставят, на корабле? Какой Ние родной – даже сердце замирает. Как хорошо и больно. Он дышать боялся, он замирал от непонятного щекочущего ликования, то и дело, как пушистые невесомые облачка, проплывающего сквозь него; – но вдруг сердце в пустоте над жуткой бездной, над пропастью черного пространства ужаса: это все ненадолго, не насовсем! Вдруг что-нибудь, какая-нибудь беда, неловкость, несчастье стрясется снова… И он опять останется один среди чужих. Он замер окончательно, и все в нем легло на дно и затаилось – он боялся даже сделать лишнее движение, боялся даже глаза на Ние поднять. Ему стало вдруг очень холодно. Вдруг он нечаянно, из-за мозгов своих пустых, натворит глупое, ошибется, поведет себя неправильно, и Дед и этот веселый Ние подумают о нем плохо. Тогда опять один. И даже это все ласковое сегодняшнее, и вчерашнее, с рыбами как воспоминания и яблоками в храме и синим венком из молний – забудет? Ведь сколько уже всего хорошего он, наверное, забыл?

Ние взял его за плечи, встряхнул и спросил:

– Ты что опять как кукла?

– Извини.

– За что? Ты что, детеныш, боишься чего-то?

– Вдруг что-нибудь нелепое сделаю, – не выдержав, сознался Юм, труся поднять на него глаза. – Мало совсем знаю такого, что все вокруг знают. А я – нет. Ничего не помню. Если натворю что-нибудь, то это не со зла, а от глупости. Пожалуйста, не отворачивайся от меня из-за этого.

Дав договорить, Ние осторожно привлек его к себе, обнял, прижался лицом к щеке Юма, глубоко вздохнул и ответил:

– Ну что ты. Никогда, родной. Не бойся ничего. И ты выздоравливаешь, и ни в каких нелепостях вообще не замечен, – он тихонько засмеялся. – Ты умница, ты звездочка глазастая, ты – родной мой малыш. Я хочу тебе во всем помогать. Дружить с тобой хочу. Только ты не торопись. И все будет хорошо.

– Ну… Хорошо бы… Ние. Скажи мне…Только честно: это ведь я сам виноват в том, раз что-то случилось с моей головой и я ничего не помню? Это я сам себя сломал? Что я натворил?

– Все виноваты. Я тоже.