—...и он вычислил по ним, что... — Людочка затаила дыхание, ибо заранее в красках представила, как Любимов примет ее сообщение. — Гай Валентинович вычислил, что Бородавин — вампир, — сказала она не очень уверенно.
Любимов, однако, лишь косо взглянул на нее и оставил сообщение без комментариев. Людочка помолчала и продолжила, все убыстряя темп рассказа:
— Гай Валентинович предполагает, что Бородавин укусил Игоряинова и Портулака, и еще одного человека, издателя Ивана Мухина. У него в крови какое-то вещество, которое передается укусом. Бородавин, — тараторила Людочка, — в войну был нашим разведчиком у немцев. Его и других разведчиков специально заразили этим веществом, чтобы сделать бессмертными. Но другие все равно погибли, а он остался жив и написал мемуары...
Людочка говорила еще долго, но Любимов слушал ее невнимательно и думал о своем. Да, укатали Сивку крутые горки! Услышь он подобные речи вчера, то, несомненно, выдал бы что-нибудь вулканическое. Но всему есть предел, и нервная энергия Олега Мартыновича истощилась. И потом: бреда в словах Людочки было не больше, чем в обвинениях лжеследователя Вачаганского или в поведении жены президента «Прозы». Клавдия Максимовна Игоряинова, едва Любимов сегодня вступил в президентскую квартиру, принялась размахивать у него перед носом сберкнижкой и кричать, что вот, дескать, нашлись денежки, сберкнижка отдельно лежала — Витя, рассеянный с улицы Бассейной, брал ее, чтобы отметить проценты, и не положил обратно в ридикюль, а завалил бумагами у себя на столе. «Так что в этом смысле все нормально!» — завершила монолог игоряиновская жена. Олег Мартынович, еще не скинувший со своих плеч груз неправедного обвинения в гибели президента «Прозы», потерянно поддакнул ей, и кто знает, чем бы закончилась эта сцена, если бы дочь Игоряинова не вспомнила о звонке Верховского. Любимов перезвонил Людочке и был таков; боясь преждевременного ажиотажа, он объяснил домашним Игоряинова свой спешный отъезд издательскими делами.
Теперь в этом смысле Клавдии Максимовны и Людочкино в своем роде крутились перед ним верткими змейками и мешали вести машину...
—...и вот они повезли Бородавина как наглядное пособие, чтобы с его помощью разоблачить Портулака перед лицом его товарищей, — вторглись в сознание Олега Мартыновича слова Людочки.
Он вспомнил, откуда знает фамилию Бородавина и почему связывает с ней запах тройного одеколона. Ну да: ветеран, у которого в сумке звенели пустые бутылки. Любимов вспомнил, с каким упорством Бородавин навязывал ему рукопись, и сказал:
— Да, еще тот вампир!
Людочка замолчала, ожидая, что Олег Мартынович молвит еще что-нибудь, но так и не дождалась. Дальше ехали в тишине.
Вообще-то, когда Любимов понял, что у Кирбятьевой его ждут Каляев и К0, первым его побуждением было развернуться, высадить Людочку у ближайшей станции метро и возвратиться в «Прозу». Каляев опять вплетался в игоряиновское дело — теперь в неблагодарной роли возможной жертвы своего товарища вампира Портулака, а Верховский выступал героическим усмирителем вампира-ветерана. Глупость ситуации была беспредельна, она не поддавалась анализу.
Но Олег Мартынович сдержал порыв, проехал до светофора и за это время решил отозваться на приглашение. Во-первых, он полагал, что, может быть, в самом деле узнает что-нибудь об Игоряинове; во-вторых, это был повод поговорить с Кирбятьевой о возможном сотрудничестве; в-третьих, Олегу Мартыновичу пришла мысль предложить Каляеву написать любовный роман для «Прозы». Естественно, не такую галиматью, которой зачитывается Людочка, а нечто интеллигентное и даже интеллектуальное. Что-то вроде современных «Опасных связей»... Олег Мартынович не сомневался: Каляев согласится. Вопрос только — потянет ли?
И в-четвертых, самое главное. Директор «Прозы» помнил о гипотезе Изабеллы Константиновны. На мгновение предположив, что едет в логово игоряиновских убийц, он преисполнился гордости за свой поступок и тем отрезал себе все пути назад. Что же до россказней о вампирах, которые обрушила на него Людочка, то... «Бедняжка!» — подумал Олег Мартынович и в преддверии своих героических дел великодушно не стал говорить ей, какая она дура.
Панургов на правах хозяина принял у Марксэна пакет с бутылками и снедью; бутылки выставил на стол, с которого, освобождая место, небрежно сбросил на пол каляевские полотенца, а хлеб и колбасу передал Мусе.
— Будем ждать Бунчукова или начнем? — сказал он, когда Муся ушла делать очередную партию бутербродов.
— От него есть что-нибудь? — быстро спросил Портулак. — Слава Богу!
— Едет вслед за вами. — Каляев взгромоздился на угол стола. —Вадим, хватит, а?! Поигрались, и будет.
— Погоди, погоди... — сказал Портулак.
— Что — погоди? Признайся, Вадим: насчет Причаликова изобрели вы с Бунчуковым? Не скрою, очень подошло ко всему остальному...
— Лажа какая! — возмутился Портулак. — Яне видел Бунчукова со вчерашнего вечера. Виташа и Зоя это подтвердят. Зато я видел то, что осталось от Причаликова. Засыхающие пузыри...