Очень мелкий бес

Муся пошла за чесноком. Тут опять позвонили. Людочка выглянула в коридор и горько вздохнула: вместо ожидаемых Владимира Сергеевича и Верховского вошел Борис Бунчуков. Стоит ли в подробностях говорить о сувенирной бутылочке коньяка и банке пива, которые выпил по дороге лауреат литературной премии?

— Шпиговать кого-нибудь собираетесь? — поинтересовался он, заметив чесночную связку. — Есть такое замечательное древнеиндейское блюдо «вампир-фри». Мы с Дрюшей как раз сегодня обсуждали по телефону рецепт его приготовления. Принципиальный вопрос в том, класть внутрь вампира эстрагон и курдючное сало или не класть...

— Класть. — Каляев выдрал из связки головку побольше и ткнул в ладонь Порту­лаку: — Ешь, Вадим!

Портулак понюхал чеснок и уперся:

— Не буду!

— Что и требовалось доказать, — сказала Людочка. — Он на моих глазах превратился в вампира. — Сейчас она нисколько не сомневалась, что самолично наблюдала этот процесс.

— Да, вампиры боятся чеснока, — приняла участие в разговоре Кирбятьева.

—  Съешь, Вадим, что тебе стоит? — Виташа посмотрел на Портулака жалобными глазами.

—   С  бутербродом,  —  смягчил  условия  эксперимента  Каляев.  —  Съесть  головку чеснока в чистом виде — не только вампир загнется.

— Нет уж, я в чистом виде, — внезапно решил Портулак и мазохистски откусил от головки, как от яблока.

— Смелое решение и, главное, доступное всем. Ты бы еще, Вадим, его перчиком посыпал, — одобрил Бунчуков. — Хорошо отпугивает тараканов, мышей и нечистую силу. И перхоть ликвидирует — изнутри головы.

— О том, Боря, и речь, — бодро сказал Панургов и заботливо протянул Портулаку бокал. — Запей, легче пойдет!

— И мне налей, — попросил Бунчуков, — а то у меня в организме жажда.

Портулак проглотил чеснок, выпил водки и откусил еще. Из глаз у него полились слезы.

—  Ядреный, собака, — сказал он, прежде чем откусить еще раз. — Лучше, Эдик, вина налей.

— Всем налей! — Каляев отобрал у Портулака остатки чесночной головки. — Репутация Вадима очищена. Или есть несогласные?

— Я бы тоже хотела так думать, но чеснок еще ничего не доказывает, — сказала Людочка. — Час назад в нашем доме был разоблачен вампир, который укусил Вадима. Он не боялся чеснока, и это могло передаться... Иммунитет!

— Поняли?! Чеснок не доказательство! — повторил Портулак с таким видом, будто именно это он утверждает битый час. — Продолжаем эксперименты. Кто знает еще что-нибудь про вампиров?

— Они бессмертные, света боятся и в гробу спят, — пискнула Людочка.

— Зубами цыкают, — сказал Бунчуков.

—  У Алексея Толстого, который Константинович, в рассказе «Упырь» цитрусовые любят, — добавила Зоя. — И летают они. А Дракула у Стокера дышит зловонно...

— Еще что? — спросил Портулак, но никто ему не ответил: на Дракуле познания присутствующих исчерпались. — Значит, так: в гробу я не сплю, можете маме позвонить и проверить, цитрусовые не ем, у меня от них крапивница, с детства пятнами покрываюсь, летать не умею, но, если хотите, могу попробовать. — Он полез на подоконник. — Какой здесь этаж?

— Четвертый, — сказала Муся.

— В самый раз! — Вадим ударил ребром ладони по строптивому шпингалету. — А что до дыхания, Зоя, то оно и точно зловонное — чесноком от меня несет за три версты!

Он открыл первую раму и взялся за вторую.

— Прекрати, Вадим, уже не смешно, — устало сказал Каляев. — Я все это затеял, и я же тебя прошу: прекрати! Вот, Борька, до чего наши шуточки нас довели! Какого черта вы с Вадимом за меня взялись? Я же своими глазами видел то, что осталось от Игоряинова. Зачем сюда было еще и других приплетать? Так мы до истины никогда не докопаемся.

— А истина іп ѵіпо, — заговорил Бунчуков. — Шуточек не было, честное тамплиерское. Я Вадима сутки не видел. Если же говорить о нечисти в литературе, то сове­тую перечитать Николая Васильевича Гоголя. Дело не в том, зловонное дыхание у вампира или не зловонное, — дело в присутствии или отсутствии у вампира мора­ли... А мораль — это соль земли, — неожиданно закончил он и, привалившись спи­ной к книжным полкам, сполз на пол. — Притомился я, голуби. Мало того, что последние сутки очень тяжелые выдались, так еще и вы тут с абсурд... абсурдистской пьесой...

Гнусно заскрежетало — это Портулак отодрал один шпингалет на внешней раме и взялся за другой.

— Вадим, ты ведешь себя невежливо, — сказал Бунчуков и прикрыл глаза. — Я развиваю мысль, а ты создаешь излишний шум и сбиваешь меня. И вообще, не пойму, что ты делаешь... Я посплю, ладно?..

—  Я собираюсь полетать. Вдруг получится, — ответил Портулак и нанес по раме завершающий удар; что-то треснуло, и окно со стуком распахнулось.

Прямо в руки Бунчукову упала хлопушка. Лауреат литературной премии разлепил веки и прочитал надпись, сделанную ядовитыми желтыми буквами: «Беречь от огня и детей!»

— Еще суицида мне здесь не хватало, — сказала Муся, но не сдвинулась с места; в голове ее складывался сюжет — с вампирами и почему-то с лесбиянками, и она опасалась вспугнуть трепетную музу.

—  Рожденный ползать — летать не может. Вадим, где твой питейный сосуд? — спросил Панургов. — Или ты полетаешь сначала?