Очень-очень особенный детектив

Встаю и кладу свою визитную карточку на стол. Кусочек бумаги с моим именем, адресом и домашним номером телефона. Я и логотип сделал — вырезал на картофелине лупу, залил синими чернилами и впечатал рядом с моим рекламным слоганом: «Гаспар, очень-очень-очень особенный детектив».

Мои бури

По дороге домой в метро прозвучал через громкоговоритель металлический голос машиниста: «Дамы и господа, прошу вас подождать две минуты по той простой и очевидной причине, что меня самого попросили подождать на этой станции две минуты».

Невольно улыбнувшись, записываю фразу в зеленую тетрадку.

Еще немного — и я дома. Мама сидит на софе. Листает журнал.

Я присаживаюсь рядом. До чего же мама красивая! Не представляю, как такую красавицу угораздило произвести на свет такое чудовище. И думаю: а что, если она сердится на меня за то, что я родился таким?

Она оборачивается ко мне, прежде чем снова уткнуться в журнал, и ласково мне улыбается. Ее улыбки для меня — маяки во время бурь. Ее улыбки — доказательство, что она любит меня всем сердцем. И от этого я чувствую себя счастливым.

Я смотрю в окно. Пошел дождь. И я сразу думаю о детективе: напрасно, значит, он так старательно поливал цветы — это все равно как намывать до блеска машину перед самой грозой. Я вот думаю о детективе, а он никогда мне не позвонит, и я никогда не буду на него работать. Потом я думаю обо всех детективах, у которых мне никогда не суждено работать.

А ведь совсем недавно я продавал китайцам Эйфелевы башенки, а русским — музыкальные шкатулки с песней «Жизнь в розовом цвете» Эдит Пиаф, я обнюхивал подмышки юных красавчиков, и меня собирались перевести в женский отдел. Совсем недавно я был счастлив, ведь я был не таким инвалидом, как другие. Потому что я и не был вовсе инвалидом. Совсем-совсем недавно.

Настоящее дело

Через три недели после встречи с детективом, то есть ровно накануне того дня, когда я проиграю пари, которое заключил с папой и мамой — что я-де устроюсь на новую работу за месяц, — дома вдруг звонит телефон. На часах 14 часов 30 минут. Я лежу на софе в гостиной и смотрю невероятно пошлый американский сериал. У меня в руках пластиковый стакан с попкорном, и я нащупываю на дне последние зернышки, какие еще не успел съесть. Я ем только те, что надулись и лопнули, простые безжалостно отбрасываю. Подсчитаю и предъявлю в супермаркете претензию — пусть вернут деньги за нелопнувшие кукурузные зерна.

— Гаспар Дж. Ш.?

Я мгновенно узнаю тоненький голосок лысого человечка из агентства частных расследований. Наверняка сейчас у него на лице одна из тех самых улыбок, широких и натужных. А может, даже и лейка в руке.

— Анри Босси из агентства «Услуги детектива: service & versa». Несколько дней назад вы приходили к нам и предлагали свои услуги.

Обожаю манеру говорить «нам», чтобы все думали, будто у него целый штат, хотя он там только один и есть. Выдерживаю небольшую паузу — даю понять, что я человек занятой и уже успел про него забыть.

— Ах да, мсье Босси! Это ведь вы сказали мне, что я никогда не стану частным детективом?

Человечек пускается в объяснения: спустя несколько дней после моего прихода ему предложили довольно необычное дело, и он сперва от него отказался. Один богатый бизнесмен только что потерял единственного сына, пообещал заплатить кругленькую сумму в миллион евро, если детектив сумеет найти доказательства, что его сына убили. Сын был слабоумным инвалидом и с пятнадцатилетнего возраста находился в специальном интернате под Парижем. Полиция подтвердила заключение, что смерть наступила в силу естественных причин, однако отец в это не верил.

Анри Босси объясняет мне, что, хотя вознаграждение очень соблазнительное и оно именно сейчас было бы ему очень кстати, он отказался, так как не может работать в совершенно неизвестной ему среде, где он не сможет остаться незамеченным. А потом он наткнулся на мою визитку — выбрасывая мусорное ведро, — вспомнил обо мне и о нашей небольшой дискуссии относительно искусства маскировки. И рассудил следующим образом: кто в интернате для умственно отсталых заподозрит человека с синдромом Дауна?

Я нахожу его вывод неуместным, оскорбительным, неполиткорректным, обывательским. Но, как ни парадоксально, считаю, что впервые за время нашего знакомства этот господин говорит что-то дельное.

Спрашиваю, почему его больше не смущает отсутствие у меня диплома. Он пеняет мне за злопамятство, приносит извинения за все, чем мог меня задеть, и просит как можно скорее зайти к нему в агентство.

15 530

Маятник Фуко — тот, что в парижском Пантеоне, — единственная и уникальная неподвижная точка Вселенной. Я часто слышу, что папа так называет нашу маму. Красиво. Он говорит, что мама для него — единственная неподвижная точка Вселенной. И я говорю то же самое, когда мне хочется отогнать мысль, что в нашем мире нет ничего постоянного: все течет и все изменяется.