Очень откровенно

– Днем – работа. Вечером предлагаю съездить в город на ужин, – говорит Никольский.

Я чувствую искреннее, неподдельное счастье. Все время до вечера совершенно свободно! Можно будет пойти на пляж, в беседку с тентом, и подремать под шум волн.

Что я и делаю, немного прогулявшись после завтрака. Пожалуй, итальянские каникулы начинают мне нравиться, несмотря на всю специфику. Вкусная еда, красивейшие виды, море, двое сексуальных мужчин, дорогие подарки. Понятно, почему я повелась на их игру. Или нет? Насколько я вообще готова жертвовать свободой ради материального? Я умею ценить то, что имею, наслаждаться жизнью в моменте, но продавать принципы ради таких моментов?

Если честно, я устаю сама от себя. Неудивительно, что голова болит почти каждый день. Надо перестать обо всем этом думать, и память вернется сама собой. Просто расслабиться – как расслабилась в душе с Олегом – и все вспомнится. Не факт, конечно, что я этому обрадуюсь, но все же.

Весь пляж в моем распоряжении. Я выбираю самый ближайший к воде мягкий лежак, забираюсь под тент и с наслаждением закрываю глаза. Здесь есть даже тонкое покрывало, чтобы укрыться, чем я беззастенчиво пользуюсь. Сон у моря – лучшее лекарство, но вместо долгожданной памяти он приносит странную тревогу. Шум воды вовсе не успокаивает, а дарит страх перед неизвестностью темных глубин.

Я чувствую, как над головой смыкаются темные воды. Отчаянно тянусь свету, но сил совсем нет, сознание плывет. Расплывчатая, подернутая рябью луна – последнее, что я увижу в своей жизни. Она медленно, но неумолимо скрывается по мере того, как мое тело поглощает холодная тьма.

Вскочив на лежаке, я прижимаю руку к груди, тому месту, где неистово колотится сердце.

– Алина? Ты в порядке?

День клонится к закату. Ничего себе! Я проспала так долго?! Весь день, не проснувшись даже по будильнику к обеду. И никто не разбудил?

Только Никольский, кажется, давненько за мной наблюдает, сидя прямо на песке.

– Кошмар приснился, – вздыхаю я. – Слишком много спала.

– Да, я как раз собирался тебя будить. Как только услышал, что ты весь день проспала здесь, сразу же пошел проверить. Ты плохо себя чувствуешь?

Он садится на краешек лежака.

– Нет. Я в порядке. Обычный кошмар. Может, что-то из детства. Я не замечала за собой боязни воды, но мало ли, что там было, в прошлом.

Данил протягивает руку и проводит по моему предплечью пальцем.

– У тебя мурашки.

– Прохладно.

– Надо согреться.

Я чувствую, к чему он ведет, и теперь в самом деле начинаю слегка дрожать.

– Так ты вовсе не ради моего здоровья пришел.

– Я хотел разбудить тебя более приятным способом, но заметил, что ты беспокойно спишь.

Он лезет во внутренний карман светло-серого пиджака и достает небольшую коробочку, размером с те, в которые обычно кладут мобильники. Но это вряд ли мобильник. У меня уже есть новый, да и такие подарки не приносят удовольствия таким, как Никольский.

– Что это?

– Ты мне доверяешь?

– Нет!

Он довольно смеется, словно этого ответа и ждал.

– А придется. Тебе пора понять, что я не делал и не сделаю тебе ничего плохого.

– Я знаю. Но с хорошим… порой трудно совладать.

– Надо тренироваться.

Он нажимает мне на плечи, вынуждая лечь. Шелковая ткань платья сама скользит по бедрам, обнажая ноги, Никольский лишь чуть помогает ей. Он стаскивает с меня трусики и разводит колени в стороны. Я ежусь от непривычного и пугающе сладкого ощущения того, как раскрываюсь под его взглядом.

Данил что-то делает, но я ничего не вижу и в итоге решаю даже не пытаться увидеть. Он все равно сделает все, что хочет, и я не могу сказать, что не хочу того же. А значит, стоит расслабиться и смотреть на небо, где по мере того, как день склоняется к ночи, появляются яркие, но пока еще редкие, звезды. А еще прислушиваться к ощущениям.

Я чувствую что-то, похожее на прохладный гель. Он стекает по клитору вниз. Много, настолько, что когда горячие пальцы Никольского начинают распределять его, я вздрагиваю от необычного ощущения. Мучительно медленно втирая в клитор смазку, Данил пробуждает внизу живота странное тепло. Я не сразу понимаю, что это тепло исходит вовсе не изнутри, что это какая-то разогревающая смазка. Но по мере того, как он кладет мне на промежность ладонь целиком, как проводит по складкам, совсем чуть-чуть, на пару сантиметров проникая внутрь, я впиваюсь ногтями в лежак.

Потом к руке присоединяются губы и язык.

Это непередаваемое сочетание: разогревающего и покалывающего геля и распаляющего все внизу умелого языка. Я горю, меня бьет мелкая дрожь, а там, где Данил прикасается языком, целует, проникает несколькими пальцами и массирует, все взрывается искрами и волнами удовольствия, ни с чем не сравнимыми. Вместе с его пальцами внутрь попадает гель, перенося огонь с клитора внутрь, стирая границу между центром удовольствия и остальным телом. Никольский отрывается лишь на миг, чтобы выдавить еще геля и обласкать мои соски, проникнув прямо под платье и не заботясь о его сохранности. Итого минус второе недешевое платье за день…