Очень сильный пол (сборник)

Восемьдесят метров по шоссе вперед, от города, поворот направо… Кристапович глянул на часы – с той секунды, когда Колька поднял свое раскрашенное полено перед машиной, прошло четыре с половиной минуты, от силы пять. Даже если от поста были слышны легкие хлопки выстрелов «бульдога», они только сейчас подъезжают к месту происшествия, но и на нем ничего не найдут – при зеленоватом свете неба осмотрели с Колькой асфальт быстро, но внимательно, пятен крови не было, следы шин на ходу затерли подошвами… Узкая дорожка между деревьями, с давних времен памятная Мишке, привела, как и следовало, в тупик, перекрытый стальной трубой. Ее объехать справа, есть метра три между старой березой и юным, еще гибким дубочком, дальше – лишь бы не скребанул «опель» идущий след в след Колька, еще пригодится машина… О том, что делается сзади, где что-то тяжело перекатывалось и падало, Мишка старался не думать – за семь лет уже отвык от такого.

У обрыва встали…

– Все, Коля, все, – сказал Михаил, глядя, как успокаиваются круги над долго не уходившим в глубину автомобилем и тихо плывет, постепенно тяжелея, вынырнувшая почему-то шляпа того рыжего. – И казенная пушка твоя, слава богу, не пригодилась.

Сзади неслышно подошла Файка в накинутой на плечи Колькиной шинели – видно, в машине ее стало трясти.

– Закурить дайте. – Затянулась, плюнула громко, бросила папиросу в реку. – Коль… Коль, а? Коль, я тебе честно говорю, только смотрел он, он ничего не может, сучара, честно, Коль, я тебе на Коране поклянусь, только смотрел он, смотрел, смотрел!..

Через час они уже подъезжали к серому дому на Садовой. Колька был при всем форменном порядке, и Файка, отдергавшись в припадке, спала на заднем сиденье на вывернутом изнанкой Мишкином кожане.

– Давай, боец Самохвалов, на дежурство, – сказал Михаил, посмотрел на часы, – а за три с четвертью часа подмены потом поставь начальнику угощение в «Спорте». Там ему и расскажи, по секрету конечно, о пропаже бабы. Иди, я у Елоховской тебя ждать буду, Файка пускай так и спит.

Напротив, в особняке фон Мекка, за глухим шикарным забором неожиданно зажглось одно окно. В министерстве же сияли все… Мишка, глядя вслед идущему к боковому подъезду другу, вдруг затрясся мелко, перекосил лицо, спрятал его в лежащих на руле руках.

А через минуту он уже не торопясь ехал к повороту, к Земляному Валу. С Курского выруливали первые такси от ранних поездов, а от Красных Ворот брел пьяный, отчаянно горланя про медаль за город Будапешт.

Весь следующий день спали – Михаил на той самой кровати, что пятнадцать лет назад, лежал на спине, сжав кулаки, спал по-своему, взвешивая и просчитывая варианты, и при этом умудрился всхрапнуть, как всегда, когда спал на спине; Колька, сменившийся благополучно с дежурства, и Файка, будто пьяная, почти не дышащая, легли на старой хозяйской половине, кое-как выметенной и протопленной.

В четыре Кристапович встал, старательнейше протер мокрой ветошью кожанку – выпачкана была на удивление мало, но на всякий случай высохшую еще раз осмотрел при лампе, в косом свете – только не хватает в кровавых пятнах ходить. Потом поскреб щеки ржавым «золингеном», умылся, раздевшись до пояса на ледяном ветру и мелкой мороси, плотно зачесал волосы, как следует прижав их на затылке ладонью. Из внутреннего кармана пиджака вытащил свежий воротничок, повозился с задней запонкой, пристегивая его к сиреневой зефировой рубашке, – вечером надо было выглядеть прилично. Уже в галстуке, затянув его скользкий шелковый узел, пошел будить молодых.

Колька сидел за столом на табуретке, курил, смотрел прямо перед собой в стену, часто сбрасывал пепел в старую банку от чатки. Не глядя на Мишку, сказал, почти не понижая голоса, кивнув в сторону мертво спящей Файки:

– А если врет? Врет, наверное… Если он не может, зачем ему баб ловят? Он не особенно старый… Врет она, что только смотрел и титьки руками рвал… А теперь я из-за этого обо всех других ее думать стал… раньше не думал, а теперь думаю… Как будто целку брал…

Мишка повернул к двери, через плечо ответил:

– Дурак ты, Колька. И я дурак, что с тобой связался, если тебе это важнее всего. Еще и сволочь ты… поднимай ее, сейчас ехать будем, а не хочешь – ну вас обоих к черту, я сам поеду, в рот вас обоих…