Очень странные Щеппы

Огромная рука с грязными ногтями, будто припорошенная серебристыми волосками, выдернула из его пальцев ксерокопию.

Ребята услышали шепелявое бормотание: здоровяк за дверью читал с трудом.

– Шепелявый Марли, – беззвучно произнёс Эразмус для Поппи, указав на щель, откуда доносилось бормотание.

– Я поняла, спасибо, – одними губами отозвалась Поппи.

– Ваш только двое? – спросил Марли.

– С нами ещё цифровая видеокамера, – жизнерадостно уточнил Эразмус и помахал ею, чтобы Марли было лучше видно.

Поппи закатила глаза: мало ему подойти к двери сумасшедшего и постучать в нее? Вторая большая рука – на этой была шерстяная перчатка – вылетела из-за створки и утащила Эразмуса внутрь. Дверь отворилась настежь, и гигант в проходе жестом пригласил Поппи заходить.

Первое, что заметила Поппи после того, как заставила себя переступить порог и шагнуть в каюту баржи, был запах – густой землистый запах. Что-то вроде смеси запахов от компостной кучи и дальнего угла шкафчика со старой одеждой. Сердце Поппи задёргалось вверх-вниз. Она на секунду закрыла глаза. Знак «ПОШЛИ ПРОЧЬ» будто отпечатался на внутренней стороне её век. Она не должна быть здесь. Поппи Слаб здесь совсем не место.

Когда она вступила в подобие жилой комнаты, её глаза первым делом нашли Эразмуса: он стоял, наклонив голову, один глаз сощурен, другой прилип к видоискателю работающей видеокамеры. Затем её взгляд упал на того самого чудовищного монстра, что так отчаянно пытался процарапать дверь насквозь.

– Это же бассет-хаунд! – вырвалось у Поппи прежде, чем она успела прикусить язык.

Марли повернулся к ней, и Поппи впервые увидела его лицо. Он был стар – очень стар – и напоминал дерево, но не тонкую зимнюю поросль, а кряжистый могучий дуб. Потолок был для него слишком низок, и Марли приходилось постоянно нагибаться. С его подбородка свисала, покачиваясь, густая борода, похожая на спутанный ком из водорослей.

– Он так называетша? – радостно вскричал Марли и подхватил на руки приземистое создание. Немного поискав, он достал из кармана леденец. Пёс благодарно, но осторожно захрустел. – Он у меня большой шладкоежка! – поделился Марли.

– Он и печенье пополам разломать не сможет, не то что разорвать ребёнка! – продолжила Поппи, чувствуя себя одураченной.

Бассет-хаунд с печалью в глазах смотрел на неё, не оставляя попыток разгрызть своими ломкими зубами твёрдый леденец.

– Попробуй его ещё заштавь, – прошепелявил Марли, почёсывая псу макушку. – Он добрейшее шущество из вшех четвероногих. Но я его не крал! – с жаром добавил Марли. – Кто бы что ни говорил – я его не крал!

Поппи не знала, на что смотреть: в комнате было столько всего! Фонари и компасы; ящики с гвоздями и какими-то металлическими деталями; подносы, полные всякого барахла (судя по виду, поднятого со дна реки); наручные часы и разноцветные камни; мешки пахучего лука; банки сардин; гирлянды из маленьких сушёных рыб; горка пустых банок кошачьих консервов и огромный мешок ещё неоткрытых. Поппи поморщилась, но постаралась сделать это незаметно.

Марли подпихнул ботинком немного угля в небольшую печку и подвинул к огню кресло. Эразмус, явно чувствуя себя как дома, установил штатив и направил объектив на Марли.

– Снимаем, – объявил мальчик. – Двадцать седьмое августа, шестнадцать часов тридцать две минуты.

– Жачем это? – прокашлял Марли, с подозрением кивнув на видеокамеру.

– Для записи последовательных изображений в целях расследования, – спокойно ответил Эразмус. – В моей камере есть отдельная флешка для сохранения статических фотографий.

Марли прищурился.

– Для начала представьтесь, – подсказал Эразмус, поправляя фокус.

– Жачем? Ты и так знаешь, как меня жовут, – недоверчиво буркнул Марли.

– Дело не в этом. Мы собираем доказательства, а доказательства должны быть всеобъемлющи.

– Докажательштва? – рявкнул Марли. – Чего? Я не шделал ничего плохого!

– Не обращайте на него внимания, – сказала ему Поппи. – Он просто слишком много о себе воображает. – Она бросила на Эразмуса предупреждающий взгляд. – А теперь, почему бы вам не сказать, как вас зовут, пока я приготовлю нам по чашечке чая?

Губы Марли слегка растянулись в подобии улыбки, и он вздохнул.

– Ну хорошо. Я миштер Марли Гашт, более извештный как Шепелявый Марли, и когда-то я работал в машинном отделении фабрики Хеллиган.

Сердце Поппи знакомо ёкнуло.

Он продолжил, и чем дольше он говорил, тем быстрее из него изливались слова:

– Штранное это было мешто, даже тогда. Это шорок четыре года нажад получаетша. Ворота открывалишь каждое утро ровно в девять и жакрывалишь каждый вечер в шешть. Два охранника с факелами перешчитывали наш каждый вечер, когда мы уходили. Вшего наш было шорок пять человек. В пятницу вше получали коричневые конверты с недельным жаработком. Пока не началишь штранношти.

Чайник закипел, и Поппи заварила чаю. Чистую посуду пришлось поискать, и в итоге она подала чай в щербатой кружке, в салатнице и в мерном кувшине.