Очень странные Щеппы

– Её штраницы штали чиштыми. Вше мои ришунки и шхемы – вшё ишчежло. Ни чёрточки не ошталось. Будто начишто вышошало. Ш той же ночи я начал шепелявить. До того я говорил нормально. Но что ещё более штранно, шпустя пару недель я прихожу домой и вижу, что вшё вверх дном, а книжки нигде нет.

– Хотите сказать, её украли? – спросил Эразмус.

Марли пожал плечами.

– Я только жнаю, что, когда я пришёл домой, её там не было. Больше я её не видел.

Эразмус открыл рот, прежде чем Поппи успела остановить его жестом.

– Как выглядела ваша книжка?

– Э-эм, желёненькая такая, – почесал Марли голову.

– А можно поподробнее? Может, на ней были какие-то пометки? – спросил Эразмус, ногой пододвинув к нему штатив.

Марли помотал головой.

Поппи глубоко задышала, успокаивая сердце.

– Минутку, – внезапно пробормотал Марли и снял с головы очки для плавания, оставившие вокруг его глаз красные круги. – Было кое-что. Мои инициалы. На жадней обложке. «М. Г». Я шам их вышил. Я обшил книжку кушком шёлка, нашёл его на фабрике, когда ещё там работал. Он валялша, шмятый, в углу жакрытого шкафа в машинном отделении.

Сердце Поппи гулко бухнуло, как литавры. Она не смела посмотреть Эразмусу в глаза. Марли Гаст. Вот что означали буквы «М. Г.» на задней обложке.

Стараясь действовать незаметно, как первоклассный карманник, она сунула руку в карман. Почему ей становилось спокойнее всякий раз, когда она касалась книжки, убеждаясь, что та всё ещё с ней? Книжка сглаживала тревогу, но от мысли, кто или что написал внутри её то стихотворение, Поппи замутило.

– Можете рассказать, – начал Эразмус, – что, по-вашему, стало с теми существами…

Его прервал раздавшийся снаружи пронзительный визг. Марли от страха пролил чай.

– Какого чёрта?! – гаркнул он. – Кого вы ш шобой привели?!

Он вскочил, уронив штатив, и угрожающе навис над ними.

– Мы никого с собой не приводили! – закричал Эразмус. – И осторожнее, вы разобьёте мою камеру!

– Мне вшё равно, кто что говорит! – взревел Марли. – Я жнаю одно: я ничего никогда не крал! Они лгут. Они вше ЛГУТ!

Поппи бросилась к двери. Но её напугал не Марли. А визг.

На вершине прибрежного склона между кустами с ядовитыми ягодами стоял Черчилль. Он истерически хрюкал и двигал ушами. Поппи взлетела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и подхватила его.

– Что такое, Черч? Как ты меня нашёл?

– Он не умеет говорить! – воскликнул Эразмус, которого задержал застрявший в дверном проёме штатив.

Но Черчилль и не думал успокаиваться. Будто спаниель, он выпрыгнул из рук Поппи и помчался в лес. Поппи, не раздумывая, последовала за ним. Поскальзываясь и спотыкаясь на неровной земле, она стиснула пальцами карман, проверя книжку.

«Она на месте. Она на месте».

Восемь Бабушка

Перед бабушкиным домом стояла машина «Скорой помощи». Первой мыслью Поппи стало: «Огни не мигают. Это же хорошо, да?» Черчилль нырнул в свою поросячью дверцу, пока Поппи возилась с ключами. Но дверь открылась раньше, и Поппи поприветствовал мужчина в зелёной медицинской форме.

– Ты, должно быть, Поппи? – спокойно улыбнулся он.

– Да, где моя бабушка? – Она вытянула шею, заглядывая ему за спину.

«Зачем задавать глупые вопросы в экстренной ситуации? Или она не экстренная?»

– Не волнуйся, твоя бабуля…

– Бабушка.

– …в порядке, – договорил врач, поднимая руки в защитном жесте, будто Поппи была злой наседкой, сбежавшей из курятника. – Нет причин для паники! Она просто слегка упала.

«Слегка упала? Что это значит? Слегка упала с обрыва?»

Поппи протиснулась мимо него и побежала прямиком к бабушкиному креслу. Бабушка лежала на полу, под головой у неё была подушка. Рядом сидела второй врач и проверяла пульс. При виде Поппи бабушка приподняла голову.

– Поппи, дорогая, ты пришла.

Она смотрела устало. На секунду Поппи решила, что стоящий в ушах звон имеет какое-то отношение к бурлящей в жилах крови, но затем она заметила валяющуюся рядом с бабушкой телефонную трубку.

– Черчилль меня нашёл, – прошептала она.

– Он хороший поросёнок. Умный поросёнок. Не переживай, дорогая. Уверена, это ерунда. Просто слабость – со стариками такое случается постоянно.

Черчилль улёгся на пол рядом с бабушкой и уткнулся пятачком ей в живот. Она ласково его погладила и беспокойно заёрзала.

– Сними мои браслеты, будь добра, Поппи. У меня от них запястье ломит, – попросила она чужим слабым голосом.

Поппи приподняла бабушкину руку и закатала ей рукав. Кожу покрывали маленькие светло-коричневые пятнышки.

«Потому что я любила проводить время на солнце», – часто говорила бабушка.

Поппи сняла по очереди все браслеты. Бабушкино запястье слегка опухло. Поппи расправила рукав.

– Спасибо, дорогая, – сказала бабушка. – Убедись, что никто не увидит эти шишки на запястьях. Мне приходится прятать их под браслетами, иначе люди будут шокированы, узнав, что я не столь прекрасная картина маслом, как они считали.

Поппи подобрала телефонную трубку и положила её на аппарат, стоящий на столике у стены. Второй врач повернулась к ней и заговорила хорошо взвешенным, но почему-то звучащим слегка зловеще тоном: