Очередь

— Этот человек вам мешает, сэр? — угрожающе спросил он.

Сердце у Сергея екнуло, замерло — и куда-то провалилось, увлекая его за собой в доселе не замеченную бездну, навстречу слепящей опасности, навстречу безумию, в мир, который разом потерял всякий смысл, а вода все капала, посольский туалет сражал наповал своей роскошью, ох, что же я натворил, какое безрассудство, какая непростительная, преступная выходка…

— Я не понимать, — надменно бросил иностранец.

Похолодев от немого ужаса, Сергей смотрел, как тот вытирает руки полотенцем. Охранник двинулся вдоль кабинок, заглядывая под двери, а иностранец поднял глаза к зеркалу, и его взгляд, спокойный и непроницаемый, блеснул сквозь прорези маски, но Сергею показалось, что где-то в зыбком мире множественных отражений один серый глаз понимающе, хотя и едва заметно подмигнул.

Вслед за тем седой господин исчез.

— Получишь «строгача» с занесением, — прошипел охранник.

Обретя дар речи, Сергей начал заикаться. Да ведь в оркестре он один из самых проверенных кадров, хоть кого спросите, вот ударника спросите, он меня всю жизнь знает, может за меня поручиться, директора спросите, только не надо строгача, у меня в личном деле ни одного взыскания, это недоразумение какое-то, если людям по естественной надобности, с кем угодно могло случиться, я ни в жизнь, мне сорок семь лет, в моем-то возрасте…

Тяжелый взгляд отвешивал ему пощечину за пощечиной.

— Отныне ты у нас на особом учете, — объявил наконец охранник. — Приступай к своим обязанностям.

Тусклая лампочка его взгляда погасла. Сергей получил возможность вернуться в оркестровую яму бального зала, чтобы и дальше вдыхать жизнерадостные ритмы в свою тубу.

Когда им наконец разрешили снять выданные напрокат смокинги, время близилось к четырем утра. Празднество давно отшумело, в залах осталась лишь гулкая пустота; только какая-то женщина в декольтированном атласном платье и сбившейся набок маске одиноко сидела на диване в углу, рассеянно бросая зеленые виноградины в пьяно разинутый рот. На пути к выходу у Сергея засосало под ложечкой: только бы получить назад свои документы без эксцессов. Через открытую дверь вестибюля он заметил двух мужчин, которые вышли на свежий воздух покурить и громко переговаривались на каком-то незнакомом языке. Он помедлил. Те двое были теперь без масок. Один из них что-то сказал, оба расхохотались и отшвырнули недокуренные сигареты.

— С жиру бесятся, — проворчал, обгоняя его, Святослав. — Ты идешь?

Опомнившись, Сергей поспешил за ним к выходу и едва не растянулся на полированном мраморе; но иностранцы уже возвращались в вестибюль, и ему пришлось посторониться, чтобы их пропустить. В дверях тот, что был выше ростом, седовласый, с ясными серыми глазами и тонким аристократическим носом, адресовал Сергею мимолетную, но значительную улыбку, и в следующий миг Сергей услышал, как на каменные плиты упал какой-то легкий предмет. Там, где только что курили те двое, лежала плоская голубая коробочка.

Сергей в смятении огляделся. Поблизости никого не было. Последние из оркестрантов получали у окошка свои документы, а обтянутые фраками спины удалялись в глубь здания. Нагнувшись, он схватил эту коробочку, полыхнувшую золотом, едва не выронил ее, когда внутри сухо застучало какое-то содержимое, сунул ее в карман, а потом с замиранием сердца и каплями пота над верхней губой догнал остальных музыкантов. В его документах не содержалось никаких отметок о ночном инциденте. Через пару минут он уже был за проходной.

Фасад посольства еще горел огнями, и пробивавшийся сквозь яркие шелковые драпировки свет расцвечивал снег вдоль кованой чугунной ограды бледными красноватыми, зелеными и голубыми квадратами. Но уже в двух шагах Сергей окунулся в темноту, тишину и холод; трубы, тромбоны и глазастенькая скрипка, уныло распрощавшись, поплелись в разные стороны; минуту-другую у них под ногами скрипел снег, а потом опять все стихло.

— Ни фига себе вечеринка, — заговорил Святослав, борясь с зевотой. — Музыка у них, конечно, фуфло, но веселиться умеют, этого не отнимешь. — Он пригнулся к Сергею. — Ты меня не выдавай, но я для своей драгоценной кое-что заныкал с риском для жизни, вот, смотри… — Сергей не глядя кивнул в сторону раскрошенной сдобы, завернутой в жирную салфетку. — Давай сейчас ко мне рванем, выпьем, а? Ты, кстати, заметил, какие у них бабы? Вышагивают, как цапли, на вот таких шпильках! А сами тощие, подержаться не за что…

— Слушай, что-то я выдохся, — сказал Сергей. — В театре увидимся, ладно?