Очередь

Наступило молчание. Учетчик нащупал в кармане монетку. Действительно, он и думать о ней забыл. Надо было признать, эти трое изучили его лучше других очередников. Другие не шли за ним гурьбой по ночным улицам только потому, что и не мечтали уговорами или подношениями выманить 2 копейки, так высоко ценилась в очереди иллюзия некой перспективы, которую приоткрывал, проваливаясь в монетоприемник таксофона, заветный кругляш. Но, к счастью, и учетчик имел возможность узнать характер каждого из троицы. Он помнил злые слезы карлицы, когда Кугут присвоил ее монету и унизил, посадив верхом на телефонную будку. Женщина, без сомнения, крепко помнила ту обиду. Если Кугут претендовал на монету по праву сильного и старшего, а Хфедя по праву соседа учетчика по очереди и в надежде на быстрые ноги, то карлица могла рассчитывать только на силу духа. В ее случае присущую коротышкам твердую волю усиливала жажда реванша и справедливости.

«Монету я получил в дар, – сказал учетчик и пристально посмотрел в глаза каждому, ища подтверждения своим мыслям, – и могу так же свободно передарить ее, не объясняя и не обсуждая свой выбор». С этими словами учетчик поднял желто блеснувший в свете фонаря медячок и вложил в ладонь карлицы. Та мигом стиснула кулачок и затолкала его глубоко под кофту на животе. Несмотря на превосходство конкурентов в силе она готова была свернуться ежихой, пряча монетку в центре своего существа. И Кугут готов был хищным зверем кружить рядом в упорных попытках размотать клубок. И Хфедя с его проворством и гибкостью гимнаста рассчитывал выцарапать монету, воспользовавшись превратностями предстоящей борьбы. На учетчика больше никто не взглянул.

Он зашагал прочь, не оглядываясь, не прислушиваясь к борьбе за спиной. Он не сомневался, что о нем забыли. Учетчик хорошо понял, как идти на вокзал, но после второго или третьего поворота изменил маршрут и нырнул в проулок между заборами, ведущий в другом направлении, чтобы ни одна живая душа не угадала путь его отхода из города.

Учетчика охватило ликование. Он чувствовал себя на гребне событий. Что за дивный день! Он не знал точно, какое сегодня число, но пока все складывалось настолько же удачно, насколько вкривь и вкось шло 8 апреля, с утра, когда метель завела его в город, до вечера, когда город низринул его в подвал. Теперь и тонкий полумесяц не выдавал учетчика в темноте, не затмевал хрупким светом путеводных звезд, глядел верным товарищем в отличие от постылой полной луны 8 апреля.

Однако, радуясь, учетчик себя охолаживал. Сам он к жестокому устройству городской жизни, к механике разворачивающихся в неразрывном сцеплении разных событий относился с тем же непростительным легкомыслием, с той же недооценкой опасности, что и в первое время. Он задавался вопросом и не находил ответа, почему только сейчас, через столько часов после освобождения, он дал себе труд мысленно вернуться в подвал и подумать, что там творится после его ухода в пролом.

Для этого не требовалось богатое воображение. Учетчик почти воочию видел, как Майя, разогнав хор, не смогший предотвратить побег, и примчавшись к секретарю второподъездной очереди, рассказывает о происшествии и в нетерпении стучит дирижерской палочкой по столу. Но зря она понукает, толстяк сам торопится изо всех сил: брызгают чернила, щелкает перо, рвется бумага. Когда депеша о побеге учетчика готова, подвальщики поверх голов передают срочное известие в высшие инстанции, в первую очередь в 26 отдел кадров, лично Лукаяновой, потому что она кровно заинтересована в молчании Майи, купленном отдачей учетчика в вечные подмастерья. Но у других служащих тоже есть вопросы и претензии к учетчику, поэтому следующая копия шоферу, еще копия Зое-пекарке, всем заинтересованным лицам. Вновь взлетают над головами руки подвальщиков, это уже летят обратно ответы с руководящими указаниями. На бумаге свежие злобные росчерки: «обеспечьте поимку», «выпытайте правду» и тут же, другой рукой, «пусть замолчит!» Взаимоисключающие грозные резолюции нагоняют страх и побуждают к действию. Конечно, секретарь давно уже кричит в цокольное окно, зовя Кугута, чтобы передать приказ об аресте учетчика. И счастье учетчика, что сипоголовый гонитель ушел со двора учреждения за двушкой. Разве не почуял учетчик подвальный холодок в груди, когда карлица загородила ему дорогу! Ему повезло, что и она оказалась охотницей за монетой. Но это уже в последний раз, нельзя бесконечно уповать на удачу. Теперь-то уже все в городе спохватились. Учетчик не сомневался, что следующие шаги за спиной будут шумом погони. Тогда не убежать. Если он не хочет вернуться в подвал, что хуже любой бесприютности, нельзя дать очереди обнаружить себя, поэтому нельзя делать ожидаемых шагов. Значит, ни в коем случае не идти на вокзал. Раз ему советовали уехать из города по железной дороге, вокзал уже наводнен патрулями очереди от зала ожидания до крыш вагонов проходящих поездов, а на подступах устроены засады.