Таким ветреным солнечным днем учетчик заметил на приовражной дороге повозку. Старая понурая кобыла тянула медленно. Попутный ветер пылью из-под колес застилал дорогу лошади и мужичку, вяло державшему вожжи. Его единственной пассажирке скучно было смотреть на пыль, она уселась в задке телеги, свесила ноги через борт и облокотилась на жесткий дорожный чемоданчик. Видимо, путь предстоял долгий, она запаслась терпением и задумчиво озирала остающийся позади город. Конечно, не очень-то удобно было ехать в тряской телеге по разбитой дороге. Переменяя позу, путница запрокинула голову и взмахом подняла и опустила руки. Подставляла она солнцу лицо, посылала прощальный привет знакомым местам перед разлукой, или просто захотела расправить мышцы, но по движению, исполненному неизъяснимой грации, учетчик ее узнал. Их знакомство оборвалось так внезапно, они не собирались расставаться, поэтому можно было надеяться, что она ждала новой встречи. В эту же секунду учетчик понял, что и сам подспудно искал ее после освобождения из подвала. А кому еще он мог довериться в городе!
Учетчик помчался наперерез повозке. Он мог бы не бежать, треща ветками и царапаясь о колючки высокой расторопши. Лошадь плелась шагом. Но уж слишком он взволновался. И когда ухватился за борт телеги рядом с пассажиркой, долго шел не в силах сказать слово. Хотя пассажирка тоже молчала, хотя мешковатое платье и застиранный головной платок старили ее, учетчик не ошибся. В телеге ехала Рима, его подвальная приятельница и опекунша. В платке, повязанном под глаза, как у загородных сезонниц на полевых работах во время суховеев, она казалась учетчику еще милее, чем в чудные моменты прошлого, когда в обтягивающем трико вставала на цыпочки и с невинно-лукавым видом опускала голову, чтобы в следующий миг наперекор всем городским установлениям ринуться в цокольную скважину и пронырнуть подвал. Сейчас Рима не собиралась идти пешком, ехала в повозке босая.
Учетчик весело отсалютовал девушке, стараясь непринужденностью скрыть ликование. Ростом учетчик был вровень с повозкой, чуть ниже борта, поэтому сидящий впереди возчик, даже если бы оглянулся, не мог видеть приблудившегося попутчика. Это было удобно. Зато совсем неудобно было разговаривать с Римой, вывернув голову вверх, не видя дороги под ногами и спотыкаясь. Девушка бесстрастно покачивалась в телеге, за ней в выцветшем небе осени висели башни кучевых облаков. Рима не ответила на приветствие учетчика, не обратила на него внимания и невозмутимо глядела вдаль. Однако он не мог ждать, пока она снизойдет до общения с ним. Тихий проулок мог вывернуть на людную улицу, в перекрестье случайных взглядов. «После неожиданной разлуки и встреча бывает нежданной», – сказал учетчик и коснулся колена Римы. Однако она убрала ноги, будто его прикосновение могло замарать, и неприязненно сказала: «Ты кто?» Ах, ну, разумеется, от простуды и долгой немоты в стылом овражке его голос осип, на запыленное лицо в эту минуту, когда он меньше всего нуждался в маскараде, опускались мятые поля старой шляпы. Учетчик сорвал ее и швырнул в пыль. «Я учетчик бригады Рыморя, твой сосед в подвальной очереди», – проговорил он, волнение душило его.