Очередь

– Я записался. Тебе что-нибудь устроим. Господь Бог должен учесть все.

– Хорошо. Вся надежда на него. Пока он меня наказал.

В трубке послышался жизнерадостный смех:

– Не скучай. Не жалей, что кончился этот праздник. Другие будут.

– Спасибо. Буду ждать. – Теперь и Лариса рассмеялась.

– Ну и молодец. Не горюй и улыбайся. Не обижай, хозяйка.

– Я не обижаю и не обижаюсь. Наши обиды порождены только нашим нутром, порождены нами самими. На кого ж обижаться?

– Ладно тебе. Что кончено, то кончено, а ты развела философию. Так часам к семи придешь? Уговор в силе?

– Наверное. Буду стараться.

– Пойду с остальными договорюсь. Я из автомата.

– А к семи кончится?

– С ума сошла! Они уже по три человека берут. Лариса осталась совсем одна. Одна в своем рабочем кабинете. Никто ей не мешал, она стояла и думала. Думать она могла о чем хотела, никто не вторгался в ее размышления, никто не перебивал, никто не звал на переклички или поесть, никто не приглашал к разговору.

И ЕЩЕ РАЗ АВТОР

Ну вот, дело идет к концу: очередь идет к концу, книга идет к концу.

Я увел себя из книги, я описывал женщину с ее заботами, с ее проблемами, но как-то не заметил – то ли в книге, то ли в жизни не заметил, сначала не замечал, – что проблемы и заботы у женщин и мужчин стали вроде бы общими, вернее, не общими, общими они были всегда, – стали одинаковыми. Двадцатый век подарил нам женскую эмансипацию, объединил, нивелировал заботы, сделал одинаковым труд и на работе и дома… Дома, должно быть, есть еще какая-то разница. Но дома они, женщины, теперь бывают меньше. Они не дома, они в деле, в миру, на миру. Никогда прежде женщина не занималась транспортом, конями, разве что ездила, скакала на них, да в стихах «на скаку» останавливала.

У женщины и мужчины появились одинаковая одежда, одинаковая работа, одинаковая Ответственность.

Немудрено, что я немного запутался, а может, изрядно, и как-то сначала незаметно для меня появились у Ларисы Борисовны мои заботы, мои недостатки, мое легкомыслие, мужская безответственность: от любви или, пожалуй, от отсутствия любви легко относятся и к тому и к другому.

Нет. Все же это не мое, наверное… Но все равно в любом слове, в любом повороте души и событий, в любой коллизии я, вероятно, как теперь понимаю, копал в своих подвалах, думал о себе, сравнивал с собой.

Впрочем, так ли это? Во всем сомневаюсь. Так и надо, ведь не мне судить. Я написал – и хотел я или не хотел, осознанно или в бездумье что-то поднял в себе, вытащил для себя на поверхность. И пусть в процессе работы, в процессе обсуждений книги с друзьями, коллегами я что-то изменю, исправлю, выкину, допишу, я все равно и для себя дело сделал, себе я пользу нанес… Друзья мне скажут: «Пользу нанести нельзя, нанести можно удар, вред…» Ну что ж, покорно исправлю и задумаюсь о пользе и вреде для себя и для других, и как они сочетаются, взаимодействуют, или, на сегодняшнем квазинаучном жаргоне, коррелируются.

Я все равно писал так, думал так, искал так – не случайно же у меня в голове возникло: «пользу нанес».

Конечно, я копался в себе, думая о Ларисе Борисовне. Да и куда уйти от себя? Тем более она у меня зачем-то, почему-то шеф-хирург и, разумеется, пропустив болезнь, запустив чью-то болезнь, какие бы объективные причины на то ни были подсказаны доброжелательным окружением, должна по-мужски брать Ответственность на себя.

По-мужски?

Может, наоборот, по-женски?

У кого больше Ответственности, причин для Ответственности?

Ответственность на работе и дома. Какая важней? Из каких Ответственностей больше строится жизнь? Из чего строится общество? Личное, общественное. Принято считать, что мужчина сильнее и Ответственности на нем должно быть больше. Может быть, может быть…

Как, наверное, хочется снять с себя моей Ларисе Борисовне хоть часть Ответственности!

Как хотелось бы ей, по-моему, быть безответственней… Молодой и безответственной. Проходит жизнь, молодость, уменьшаются силы, а Ответственность растет.

Домой она поехала около половины четвертого. Время для магазинов хорошее: с работы еще не пошли, домохозяйки уже ушли. Впрочем, выходной день; но и в субботу в это время в магазинах посвободнее. В шесть часов уже была дома. По дороге, проезжая мимо мотеля, завернула и туда. Очередь на мойку была небольшая, сравнительно скоро она управилась и с этим незапланированным делом. Мыть машину самой ей не хотелось: руки можно так испачкать, что и на следующий день оперировать будет неудобно, стыдно.

Дома ее ждала удача: мама уже сготовила обед.

Николая не было. Это хорошо.

Не было и Стаса. Очень хорошо.

Лариса залезла в ванну. В теплой воде приятно и комфортно, мысли катились медленнее, медленнее. В какой-то момент Лариса спохватилась, взяла себя в руки, встала под душ, открыла сначала теплую, потом постепенно стала прибавлять холодную воду. Пришла в себя. Потом опять стала добавлять горячую, чтоб накопить в себе тепло, не выскакивать в мир, растратив его.

Она решила, что сегодня выпить надо обязательно, а потому ехать лучше обычным транспортом, без машины.