Очередное важное дело

Он вернулся в квартиру в шесть, размотал влажный шарф и тяжело опустился на стул, который вскоре должен будет покинуть. Провел пальцами по маленькому столику, который косвенным путем перешел к нему от матери Островского, и подумал, что самым тяжелым для него будет эта разобщенность между опрометчивым оптимизмом и пессимизмом, который был его естественным состоянием. Его эйфория улетучилась после прогулки, во время которой, как он ни боролся с собой, он был обманут холодными улицами, тусклой поэзией знакомых мест. Оставить одну жизнь ради другой, причем совершенно неизвестной, внезапно показалось ему невозможным. Он неожиданно сам навлек на себя бремя Фанни. Иллюзия прошлой любви, построенной почти полностью на воспоминаниях, бледнела по сравнению с сомнительным союзом, который выковался у них с Джози, чья живость и жизнерадостность держала его на плаву в течение всего их непродолжительного супружества и по которой даже теперь он тосковал, особенно с тех пор, как стало понятно, что он никогда ее больше не увидит. Если бы ему хватило мужества ей позвонить, она бы ободрила его, рассеяла его страхи (ибо теперь он боялся), но инстинкт подсказывал ему избегать общения с ней. Вероятно, он поймал ее врасплох, когда ее собственные страхи вылились в меланхолию, мало чем отличающуюся от его. Он хотел, чтобы она оставалась неизменной, и, вновь сравнивая ее честность с жалобами Фанни, знал, которая из этих двух женщин достойна его уважения. И все же справедливость и уважение имеют так мало общего с любовью! Человека любят не за его достоинства и хороший характер, и даже теперь образа Фанни, какой она была когда-то, было достаточно, чтобы затмить настоящую Фанни, какой он, возможно, ее увидит, в барочной обстановке, которая скорее всего не придется ему по вкусу, в праздном общении, которое послужит иронической сноской к его напряженным вдумчивым дням.

Но те дни тоже были в прошлом. Он сел за стол, чтобы написать последнее письмо, после которого уже не будет больше писем.

«Дорогой Бернард, я уезжаю на некоторое время и буду вам крайне признателен, если вы позаботитесь о моих делах во время моего отсутствия, возможно длительного. У вас есть мое завещание и арендный договор на квартиру; пожалуйста, воспользуйтесь ими, если потребуется, и снимите необходимые средства с моего счета в банке, реквизиты которого в моем завещании. Куда именно я поеду, пока не вполне ясно; очень может быть, что я осяду за границей. Сегодняшняя Европа — не та Европа, которую я когда-то покинул: аборигены теперь стали весьма дружественными. Правду сказать, решение мое очень рисковое, но, как вы и полагали, приходит время и приходится принимать решения. Все необходимые детали вы найдете в прилагающемся документе, который также дает вам доверенность. Я благодарен вам за нашу дружбу; вы всегда были чудесным собеседником. Также заранее благодарю вас за следование этим несколько туманным инструкциям. Я планирую уехать через неделю или две, и когда устроюсь, сообщу вам свой новый адрес. Желаю вам всяческих благ и благодарю за доброту. Всегда ваш, Юлиус Герц».

Он пошел в кухню, приготовил себе чаю и выпил чашку, стоя у окна. Он забыл купить продукты, но и чаем можно обойтись. И вдруг он страшно задохнулся, стал хватать ртом воздух и почувствовал, что сердце скакнуло куда-то в горло. Когда приступ утих, он обмяк и долго не мог отдышаться. Он добрался до стула и почти что ради эксперимента достал из нагрудного кармана таблетки и положил одну под язык. Не прошло и нескольких минут, как он почувствовал, что его отпустило, сначала грудь, потом голову. Так что таблетки действительно действовали. Приятно знать. Негромкое погромыхивание жестяной коробочки, в которой они хранились и которой он обычно пренебрегал, могло, оказывается, вселять уверенность. Восстановив дыхание, он осторожно разделся и лег в постель. Последняя осознанная мысль его была о том, что нужно побыстрее оправиться, чтобы реализовать свои планы. Потом он позволил своему сознанию отдать швартовы, вспомнил почему-то мать и забылся сном.

15