Очерк истории Кривичской и Дреговичской земель до конца XII столетия

И. Ляпушкин, основательно проанализировав памятники лесной и лесостепной зон Восточной Европы накануне образования «русского» государства, пришел к выводу, что «до VIII–IX веков вся область Верхнего Поднепровья и прилегающих к ней районов до верховий Оки на востоке и до Немана на западе, от границы с лесостепью на юге и до бассейна Западной Двины на севере, была занята балтскими племенами»[75].

Сравним, для примера, одно из последних мнений об этническом составе Верхнего Поднепровья и пространства далее на север: «Вследствие того, что трудно распознать разные свидетельства славянской экспансии на эти земли до конца IX века, в первые фазы своего существования русы /варяги-ruotsi. — Авт./ взаимодействовали прежде всего с финскими и балтскими группами»[76].

Бесспорно, что в IX–XI веках произошли значительные изменения как в материальной, так и в духовной культуре здешних обитателей, но объяснение этих трансформаций исключительно поиском следов «массовой славянской миграции» выглядит как упрощенный и ангажированный подход.

Понятно, что наличие определенного вещевого инвентаря и возникновение новой похоронной традиции — это достаточно весомые свидетельства влияния другого этноса. Тем не менее, время от времени звучат голоса исследователей, рекомендующих рассматривать распространение конкретных изделий именно как распространение изделий (через торговлю, заимствование, культурное влияние, моду и т.д.), вместо того, чтобы делать поспешные выводы о миграции людей. Мода и культурные течения не обходят стороной даже похоронный ритуал (как и вообще обычаи), который тоже может заимствоваться от этноса к этносу.

Весьма полезным для объективных исследований в нашем случае может стать принцип «презумпции автохтонности», согласно которому любое явление культуры надо в первую очередь рассматривать как местное по происхождению, возникшее в результате эволюционного развития самой местной культуры, если обратное не доказано или не может быть доказано.

В этой перспективе тезис об автохтонном развитии древнекривской культуры на почве предыдущих культур днепровско-двинской зоны (прежде всего культуры типа Банцеровщина — Тушемля — Колочин, а в более далекой перспективе — днепровско-двинской балтской культуры) выглядит наиболее правдоподобным и обоснованным разнообразными материалами.

Ареал балтских племен (из книги М. Гимбутас «Балты»)

Ареал этноса кривичей

Интересные доводы в пользу нашей позиции привел петербургский исследователь А. Герд. Пытаясь проследить истоки ряда особенностей днепровско-двинской зоны, он пришел к очень важным выводам: 1) что зона эта представляет собой достаточно цельный историко-культурный тип; 2) что эта цельность коренится в культурной преемственности обитателей края начиная как минимум с III тысячелетия до н.э. Оказывается, время и условия возникновения отдельных историко-культурных зон (в том числе днепровско-двинской) вовсе не связаны с эпохой предполагаемого славянского расселения, но восходят к более давним временам — задолго до исторически и даже теоретически допустимого появления славян.

Сегодня наиболее обоснованной выглядит гипотеза, согласно которой славянскому этапу кривской истории предшествовал балтский — как в языке, так и в материальной культуре. Это мнение подтверждается существованием в XII–XIII веках на южной окраине Полоцкой земли многочисленных балтских поселений, отождествляемых русскими летописцами с «литвой». В свое время А. Соболевский, рассмотрев письменные сообщения о нападениях литвы на Русь в XII–XIII веках, высказал мнение, что «Литовская земля» занимала части (бывших) Витебской, Псковской, Тверской, Московской и, главным образом, Смоленской губерний.

Нетрудно заметить, что очерченная территория, которая не может отождествляться с политическим ядром будущего Великого Княжества Литовского, составляет значительную часть ареала расселения полоцко-смоленских кривичей. Имея в виду синонимичность для того времени понятий «литовский» и «балтский», можно интерпретировать эту «литву» как балтоязычных кривичей, осуществлявших военную экспансию на соседние земли.

Что до славянизации (преимущественно языковой) кривичей, то здесь, на наш взгляд, заслуживает внимания мысль, которую высказал еще в XIX веке литовский историк С. Даукантас. Он связывал славянизацию с «русским» фактором:

«Род кревов /krievai/ так соединился с русами, что разговаривает по-русски, а не по-своему. Кревы …говорили на том же языке, что и литовцы, жемойты, леты, пруссы. В стране кревов было два языка — один письменный, так называемый русский, второй — людской, так называемый кревский».