Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно

Эти материалы позволяют судить о приемах работы ученого с источниками. Прекрасное владение методикой «внешней» и «внутренней» критики при разборе Начальной летописи и других источников, интересное решение вопросов о степени распространенности норм Судебников на территории России, об их соотношении с реальной русской действительностью, ретроспективные экскурсы из века Котошихина в XVI, XV, а то и в XIV век[262]. Все это свидетельство высокого уровня исследовательского и педагогического мастерства историка, находившегося к 1910 г. в расцвете творческих сил. Конечно, решению поставленных задач во многом способствовало привлечение огромного массива источников. Использовались русские летописи XVI–XVII вв., актовый материал из основных русских публикаций конца XVIII–XIX в., Судебники XV–XVI вв., «дворцовые разряды», боярские книги, Уложение 1649 г., записки иностранцев (С. Герберштейн, А. Поссевино, Дж. Флетчер, К. Буссов, А. Олеарий и др.).

Материалы этих семинаров, представлявших собой как бы сплав источниковедения и историографии, легли в основу курса по «Древней русской истории», читавшегося М. К. Любавским в эти годы и впервые увидевшего свет в литографированном издании 1911 г.[263] Широкие хронологические рамки курса и прямо заявленные во введении позитивистские позиции (объективность в интерпретации исторических явлений) обязывали М. К. Любавского использовать гораздо более разнообразный корпус источников, чем в материалах семинарских занятий. Он привлекает дополнительно в курсе работы греческих, римских, византийских и арабских авторов, церковные уставы XI в., хронографы, жития святых, богословские трактаты и полемическую литературу XV–XVI вв., писцовые книги. Широко используется географическая номенклатура. Интересными выглядят попытки использования в источниковедческом и общеисторическом анализе данных из археологических и этнографических источников.

Видовое разнообразие источников заставляло историка брать на вооружение методы смежных наук (исторической диалектологии, археологии, этнографии). В источниковедческой критике М. К. Любавский нередко дает толкование исторических фактов с помощью анализа эволюции терминологии, отражающей изменение правовых и политических институтов Русского государства. Применяется им и дипломатический анализ актового материала. Данные письменных источников проверяются и дополняются наблюдениями по географической номенклатуре. Ученый применяет сравнительно-исторический и ретроспективный методы (сопоставляет, например, институты Древней Руси, античного Рима и германского общества II–IV вв.; по источникам Западной Руси XV–XVI вв., отразившим массу архаичных черт права и быта Киевской Руси, реконструирует облик Древней Руси).

Но все же в центре внимания у историка были законодательные и актовые памятники. Основным становится доказательство «от факта», добытого из источников, несущих якобы объективную информацию (акты, географическая номенклатура). Именно поэтому «древняя русская история» под пером М. К. Любавского предстает как история ее государственных учреждений, политических и правовых институтов. Неумение или нежелание видеть сословную борьбу в русской истории X-XVI вв. еще одна характерная черта исторической концепции ученого, которая отразилась в оценках используемых им исторических источников (летописей, хронографов, сказаний). По многим из них он приводит интересные наблюдения конкретно-источниковедческого характера. В частности, жития святых, по мнению Любавского, хотя и содержали много спорного, легендарного, но все-таки имели характер безыскусственного рассказа, довольно верно воспроизводившего различные обстоятельства времени жизни святого, местные условия, черты быта, природы и т. п. Они являются «драгоценными историческими источниками»[264].

Русскую Правду, по мнению М. К. Любавского, никак нельзя признать официальным кодексом. Неясности, противоречия в тексте, «описательная» форма ее статей от третьего лица приводили к мысли, что в Русской Правде представлены не законы в их обычной формулировке, а изложение законов и передача юридических обычаев, действовавших в XI–XII вв., с историческими комментариями о времени и поводах составления той или иной статьи. Отсутствие статей о церковном суде и наличие многих статей о княжеском суде дают основание Любавскому отвергнуть предположение В. О. Ключевского о том, что Русская Правда была составлена для практических целей церковного суда и управления (хотя составляли ее, по мнению Любавского, духовные лица). М. К. Любавский пишет об отсутствии прямых практических целей как причины составления этого источника и приходит к выводу о том, что Правда это не кодекс законов, а запись обычного права, описание юридических норм, вызванное стремлением русских книжников собрать в одно целое и придать известную законность действующему русскому праву[265].