Очерк о родном крае (СИ)

- А как же! - кивнул дядя Дима, осоловело глядя в стол. - Стройными рядами...

- И я станцую! - сказала мама. - Андрюш, где там магнитофон твой?

Брат встал.

- Давайте через полчасика, - прижимая ладонь к груди, попросил Соломин. - Вы потом танцуйте, а мы на кухне покурим. И все довольны.

- Ну, да, точно, - сказала мама. - Что-то я, дурная голова... Только есть начали.

Брат сел. Свет вдруг мигнул и пропал, и люди перед Мареком превратились в едва различимые, чуть подсвеченные синевой окна фигуры.

- Оп-па! - вскинул голову Дима. - Светомаскировка!

- Как на войне, - вздохнул кто-то.

- Ну, теперь никаких танцев.

- А на мой взгляд, так даже романтичней, - раздался прокуренный голос.

- А музыка?

В ответ сидящий стал издавать звуки, отдаленно похожие на грохот барабана и вой трубы. Мелодию Марек угадать не смог, как ни старался.

- Как бы увидеть колбасу? - сказал, кажется, Дима.

Вспыхнул огонек зажигалки.

Мужчина, до того тихо и незаметно занимавший стул на краю рядом с братом поднял руку повыше, давая отсветам пробежаться по тарелкам.

- О, биг рахмат, - сказал Дима, ныряя вилкой к обнаруженной колбасе.

В свете бензинового огонька лица сидящих приобрели жуткий красноватый оттенок. Марек наощупь нашел стакан. В нем оказался шипучий лимонад, который оставил на языке слабый карамельный привкус.

- Похоже, если дадут, то к ночи, - сказал Андрей.

- Так что, по домам? - со вздохом спросил женский голос.

- Зачем же? - удивилась мама. - У меня свечи есть! Сидите, девочки.

Она встала, ее пальцы огладили мою спину. Огонек зажигалки горел, пока она не исчезла в темноте коридора.

Марек запоздало вспомнил про смартфон.

- Мам, погоди! Что ты в темноте?

Он скрипнул ножками отодвигаемого стула. В синем сиянии извлеченного из кармана гаджета торопливо обогнул стол.

Мама копошилась у кладовки. Рассыпая синь, Марек помог ей отщелкнуть шпингалет.

- Спасибо, сынок.

Недра кладовки, больше похожей на стенной шкаф, чем на полноценное пространство, хранили ослепительное множество вещей. Здесь были отцовские инструменты в фанерном, обитом кожей чемодане, внизу стоял старый ящик с гвоздями и шурупами, с ним делил соседство сливной бачок, вполне целый, видимо, припасенный на всякий случай. За бачком в два этажа выстроились банки краски. Выше, на полках, лежали молотки и пассатижи, мотки изоленты и проволоки, дощечки и железные уголки. На гвоздиках с внутренней стороны дверцы висели две ножовки. Пахло деревом и пылью.

Мама сунула руку в темноту между картонных упаковок с лампочками. Марек подсветил.

- Нет, не здесь.

Привстав, она зашелестела целлофаном на верхней полке. Что-то звякнуло. От рулонов туалетной бумаги и брикетов хозяйственного мыла побежали тени.

- Сынок, ты не посмотришь? Я уж не вижу, - сказала мама.

- Где? - спросил Марек.

- А вот с твоей стороны. Наверху.

Марек запустил пальцы.

- Здесь только пакет полиэтиленовый.

- Вот-вот, его и давай, - обрадовалась мама.

Марек спустил пакет в ее руки.

- Татьяна Сергеевна! - позвали из зала.

- Иду-у!

Мама засеменила на голос.

Марек постоял, освещая кладовку и вспоминая, как однажды запер в нее брата, в десять что ли лет, дурак дураком, затем выключил телефон. Я бы мог здесь жить, подумалось ему. Какое-то время.

- Осторожно.

Мимо него проломился к туалету Дима, плечом оскребая стену.

- Куда вы по темноте? - сказал ему Марек.

- Не боись, попаду, - Дима открыл дверь. - Мы - военные люди, прямой наводкой...

- Это ванная.

- Пардон.

Едва видимый силуэт Димы сместился, нащупывая вход в туалет.

- У меня часы - фосфорические, - сказал силуэт.

Марек включил телефон.

- Благодарю, - кивнул Дима, поймав наконец в пальцы дверную ручку, и скрылся внутри.

Марек вернулся в зал и обнаружил, что две тонкие свечи освещают ущербную однобокость застолья - мужская половина стола была оглушительно пуста.

- А где... - остановился он. - Все ушли?

- Курят. На кухне, - сказала мама. - А ты можешь с нами посидеть, старыми кошелками. Ира тебя о Европе спросить хочет.

- А что в Европе? Деньги, деньги, деньги, - сказал Марек. - Разговоры все только о деньгах, а если не о деньгах, то они обязательно подразумеваются.

Он стянул с тарелки ломтик сыра.

- А культура? - спросила, видимо, Ира.

У нее были узкие губы и тревожные, вобравшие свечное пламя глаза.

- Культура? - Марек задумался, жуя. - Если честно, она, наверное, была. Давно. Изнутри кажется, что она, простите, разлагается.

- Марек, - с укоризной произнесла мама.

- Я серьезно. Современная европейская культура - это эпатаж самовыражения. Причудливое извращение. Яйца всмятку. Рисование, прости, мам, задницей или членом. Иногда встречаются вещи, на которых глаз отдыхает, но, по большому счету, это происходит от того, что вокруг одно аляповатое выспренное уродство, и что-то нормальное, пропорциональное и простое, само по себе начинает вызывать у тебя щенячий восторг.

- Боже мой! - прижала руку к груди Ира. - А по телевизору показывают другое.