Очерк о родном крае (СИ)

- И меня бы вы тоже пожалели. - Он сел обратно в кресло. - Насколько я понимаю в закоулках русской души, вы все время думаете о людях лучше, чем они есть на самом деле. А потом даете, так сказать, им время исправиться. Это какой-то совершенно тупой образ мысли. Шаблон, вбитый на этой земле раз и навсегда в бедные местные головы. Даже удивительно, как вы с таким простодушием дожили до двадцать первого века. С таким образом мысли можно только обманываться и страдать.

- Именно поэтому и дожили, - сказал Марек.

- И к вам пришли мы! - развел руки Сельматри. - Теперь терпите.

- То есть, разбираться в смерти моего брата и судить виновных вы не собираетесь?

- Совершенно верно. Расследование будет чисто формальным.

- Понятно.

Майор рассмеялся.

- Канин, я не понимаю, вы же были добропорядочный европеец, на хорошем счету, с квартирой и машиной. Вас же все устраивало! Боже мой, почему я вижу перед собой угрюмое и грязное существо, которое в один момент на все это плюнуло?

- Воздух, - сказал Марек, встав.

- Всего хорошего, - посерьезнел Сельматри. - И да, скажите там своим, что никаких беспорядков мы не допустим.

- Я пришел сам по себе.

- А я так и понял.

Марек сделал шаг к двери.

- Последнее, - повернулся он. - Мне хотелось бы забрать труп брата.

- Это не ко мне, - сказал Сельматри.

- Но хоть где он, вы можете сказать?

- У вас не так много моргов в городе. Кажется, он в морге при второй городской.

- Наверное, потребуется разрешение от вас.

- Да, но я позвоню.

- Спасибо и на этом.

Марек спустился в холл, сдал самодельный бейджик и вышел на улицу.

В небе погромыхивало, шумел дождь, оцепление стояло целлулоидными елками. На дождь было наплевать.

Я изменился, подумалось ему.

Ноги понесли его по Демократической прочь. Пиджак быстро намок на плечах и на груди. Мимо проскочил тощий хлыщ с зонтиком. Уже на повороте какой-то лихач на 'мерседесе' обдал его бызгами. Правая штанина и носок намокли.

Куда идти?

С направлением Марек не определился, но спустя минуту понял, что шагает в сторону площади. Оттуда, правда, уже не слышалось многоголосья. Разошлись? Разогнали? Или бывший горисполком взят штурмом?

Неопределенность наполнила его беспокойством.

Город растворялся в шуме дождя, тихо мок. За два квартала навстречу Мареку потянулись люди. Сначала по одному, по двое, с перекрестка - селевым потоком, частично выхлестнувшим за тротуар, на дорогу.

Марек остановился и оказался притиснут к стене дома между выступами подоконников, а люди проходили мимо, угрюмые, насупленные мужики, редкие женщины, похожие на мужиков, молодые лопоухие мальчишки призывного, как когда-то говорили, возраста. Часть потока затекала в арки и подъезды, часть сворачивала в рукава улиц.

Дождь стучал по кепкам и платкам, мочил волосы.

Марек чувствовал, как вместе с толпой растекаются по городу густая, наэлектризованная атмосфера, глухой рокот осевших слов, похожий на далекий гром, обещание скорых перемен. Это вошло него и застряло в груди, как пуля в теле.

Боль и тоска по брату пронзили его, и где-то внутри, пока никем не слышимая, в Мареке завибрировала струна, незримо вплетаясь в общую канву идущих с площади людей, в бряканье капель, в шелест ног, в кашель и обрубки фраз.

Господи!

Его закрутило. Марек пошел куда-то вместе со всеми, пока не оказался один в переулке, потом повернул и шел обратно, попадая все время не туда, куда ему было надо, в какие-то облезлые тупики и дворы, полные битого кирпича и мусора и с бельем, болтающимся на провисшей веревке.

Андрея убили. Убили. Вторая городская. А ноги не идут.

- Марек!

Кто-то поймал его за рукав пиджака.

- Что вы здесь делаете?

- А где я? - спросил Марек, подняв голову, и увидел Свиблова.

Свиблов держал над головой портфель, и дождь звонко лупил в рыжую потрескавшуюся кожу.

- Вы сейчас на Малышева.

- Митинг кончился?

- Да.

- Без эксцессов?

- К счастью.

Свиблов потянул Марека под козырек подъезда.

- Мне нужно во вторую городскую. Там Андрей в морге, - сказал Марек.

- Я знаю. Только необходимо разрешение. Так не выдадут.

- Я договорился.

- Вы не здешний. Нужен местный паспорт.

- Я - родственник.

- Так, ладно.

Свиблов отряхнул капли с портфеля и открыл скрипучую подъездную дверь.

- Марек, ждите меня здесь, - сказал он. - Я минут через пять спущусь. Пойдем вместе. Дождетесь?

Марек кивнул.

- Если вы не долго.

- Пять минут, - сказал Свиблов и нырнул в подъездную тьму.

Марек постоял, потом вышел под дождь и сел на мокрую скамейку. Сумку с драгоценным ноутом спрятал под ноги. Пок. Тюк. Ручеек за шиворот. Казалось, холод и капли вымывают из него ужас последних суток, осевший жгучей накипью в душе. Накипь шипела, она пыталась продраться горлом наружу, она рычала и рыдала, ядовито сочилась из уголков глаз. Марек давил ее пальцами, мешая с дождевой влагой.

Его мир, его большой мир безмолвно стоял рядом, плыл над головой, плакал с ним вместе, теснясь домами и заборами, охватывая и оберегая.

- Марек.

Свиблов вышел из дома. Он успел переодеться. В руке его появился большой черный зонт. Марек поднялся, потянул за собой сумку.

- Я готов.

- Вы весь вымокли, - сказал, глядя на него, Свиблов.