Очерк тайноведения

Неотчетливость мышления может создать в этой области большую путаницу. Хуже всего, когда представители первого образа мышления объявляют представителей второго за противников того, что опирается на «точные факты». Но последним, может быть, вовсе и не приходит в голову отрицать истинность или ценность этих фактов. Они, например, вполне признают, что определенная духовная способность и даже духовное направление «наследуется» в семействе и что известные задатки, соединенные и скомбинированные в потомке, создают значительную личность. Они охотно согласятся, если им сказать, что наиболее значительное имя стоит обычно не в начале, а в конце ряда кровного родства. Но не следует ставить им в упрек, если они на основании этого с необходимостью приходят к совершенно другим мыслям, чем лица, которые не хотят идти дальше чувственно-фактического. Последним можно ответить: конечно, человек являет черты своих предков, ибо та духовно-душевная сущность, которая вступает через рождение в физическое бытие, заимствует свою телесность у того, что дает ему наследственность. Но этим сказано только то, что существо несет на себе особенности той среды, в которую оно погрузилось. Это будет несомненно странным – тривиальным – сравнением, но непредвзятый читатель не откажет ему в обоснованности, если сказать: тот факт, что человеческое существо является облеченным в качества своих предков, так же мало объясняет происхождение личных свойств этого существа, как ничего не говорит о внутренней природе человека, упавшего в воду, то, что он стал мокрым. И далее можно сказать: если наиболее значительное имя стоит в конце рода, то это показывает, что носитель этого имени нуждался в этом роде, чтобы образовать себе тело, необходимое для выявления всей своей личности; но это совершенно не доказывает «унаследования» личного как такового. Для здравой логики этот факт доказывает даже совсем противоположное. А именно, если бы личные дарования наследовались, то они должны были бы стоять в начале рода и затем, исходя отсюда, передаваться по наследству потомкам. Но так как они стоят в конце, то это является прямым доказательством, что они не передаются по наследству.

Однако нельзя отрицать, что не меньше путаницы вносят и те, которые говорят о духовной причинности в жизни. Они часто говорят в слишком общих и неопределенных чертах. Когда говорят, что из унаследованных черт слагается личность человека, то это можно вполне сравнить с утверждением, будто металлические части часов сами собою сложились в часы. Но необходимо признать, что не иначе обстоит дело и со многими утверждениями относительно духовного мира; например, если кто-нибудь скажет: металлические части часов не могут сами соединиться таким образом, чтобы через это соединение стрелки двигались вперед, значит, должно существовать нечто духовное, вызывающее это движение вперед. На гораздо более верной, по сравнению с таким утверждением, почве стоит, конечно, тот, кто говорит: мне нет никакого дела до «мистических» существ, двигающих стрелки вперед; я хочу узнать механические соотношения, вызывающие движение стрелок вперед. Дело вовсе не в том, чтобы только знать, что за всем механическим, например, за часами, стоит духовное (часовщик); но что единственно важно узнать – это мысли, которые в уме часовщика предшествовали изготовлению часов. Эти мысли можно снова найти в механизме.