Очерк теории познания Гетевского мировоззрения, составленный принимая во внимание Шиллера

16. Органическая природа

Долгое время наука не решалась приступить к органическому. Она считала свои методы недостаточными для понимания жизни и ее явлений. Более того, она вообще полагала, что здесь кончается вся та закономерность, которая действует в неорганической природе. Если для неорганического мира признавалось, что явление становится понятным, когда мы знаем естественные условия его возникновения, то здесь это просто отрицалось. Представляли себе, что организм целесообразно заложен Творцом по определенному плану. Для каждого органа предначертано его назначение, все вопросы здесь могут сводиться лишь к одному: какова цель того или другого органа, для чего существует то или иное? Если в неорганическом мире обращали внимание на предусловия какой-либо вещи, то для явлений жизни их считали совершенно безразличными и главное ударение делалось на назначение вещи. И при процессах, связанных с жизнью, не искали их естественных причин, как это делалось при физических явлениях, но считали необходимым приписывать их особой жизненной силе. То, что образуется в организме, представляли себе продуктом этой силы, которая стояла просто вне прочих законов природы. Так, наука до начала нашего столетия, собственно, не знала еще, как приняться за организмы. Она ограничивалась одной областью неорганического мира.

Ища таким образом закономерность органического не в природе объектов, а в мысли, которой следовал Творец при их создании, отрезали себе тем самым всякую возможность какого бы то ни было объяснения. Как могу я узнать эту мысль? Ведь я ограничен тем, что имею пред собою. Если оно сало не раскроет мне внутри моего мышления своих законов, то моя наука прекращается. Об отгадывании планов, которым следовало вне меня стоящее существо, в научном смысле не может быть речи.

В конце прошлого столетия почти всюду еще продолжало господствовать мнение, что не существует науки, объясняющей жизненные явления в том смысле, как, например, объясняет свои явления физика. Кант пытался даже дать этому воззрению философское обоснование. Он считал рассудок наш способным лишь восходить -- от частного к общему. Частное, отдельные вещи, ему даны, и из них он мысленно отвлекает всеобщие законы. Этот род мышления Кант называет дискурсивным и полагает, что оно единственное, свойственное человеку. Поэтому, согласно его воззрению, наука может существовать лишь о таких вещах, где частное, взятое само по себе, не имеет своего понятия и может быть лишь подведено под отвлеченное понятие. Относительно организмов условие это, по Канту, не соблюдено. Здесь каждое отдельное явление обнаруживает целесообразное, т. е. понятийное устройство. Частное носит в себе следы понятия. Для понимания таких существ у нас, по мнению кенигсбергского философа, отсутствует всякое предрасположение. Мы в состоянии понимать лишь там, где понятие и отдельная вещь разъединены; где первое представляет собою общее, а последняя -- частное. Поэтому нам не остается ничего другого, как положить в основу наших наблюдений над организмами идею целесообразности и смотреть на живых существ, как если бы в основе всех их проявлений лежала система неких намерений. Таким образом, Кант здесь как бы научно обосновал ненаучность.

Гете решительно высказывался против такого ненаучного способа действия. Он никогда не мог понять, почему наше мышление должно быть недостаточным для того, чтобы спрашивать относительно какого-нибудь органа живого существа не: к чему он служит, а: откуда он происходит. Это лежало в его природе, которая постоянно понуждала его видеть каждое существо в его внутреннем совершенстве. Ему казалось ненаучным рассматривать одну лишь внешнюю целесообразность органа, т. е. заботиться только о пользе его для другого. Что это может иметь общего с внутренней сущностью вещи? Для него дело идет всегда не о том, к чему что-нибудь пригодно, а только о том, как оно развивается. Он хочет рассматривать объект не как законченную вещь, а в его становлении, дабы узнать, какого он происхождения. В Спинозе его особенно привлекало то, что он не признавал этой внешней целесообразности органов и организмов. Гете требовал для познания органического мира такого метода, который был бы совершенно научным в том же смысле, как и применяемый нами к миру неорганическому.

Не в такой гениальной форме, как у него, но не менее решительно все снова и снова выступало требование такого метода в естественных науках. В настоящее время, по всей вероятности* лишь очень незначительное количество ученых сомневается в возможности его. Но удались ли попытки, произведенные кое-где для введения этого метода, это, конечно, вопрос другой.