Очерки

Вода была совсем близко, и видно было, как рябили волны.

Сергеев опять сел на дно корзины, решил ждать.

Пусть будет, что будет.

Попов закричал:

— Вон остров, нас на остров несет. Готовь якорь!

Сергеев вскочил. Верно: их несло к островку. Попов перегнулся через борт корзины. Там была смотана веревка и на ней якорь.

— Зацепимся якорем за землю и станем, — объяснил Попов. — Только вот коротка веревка.

Попов опять дернул за клапан, и шар спустился ниже.

Видно было каменный островок и на берегу рыбачью избу с камышовой крышей.

Попов кинул якорь. Якорь мотнулся в воздухе и зацепил за крышу. Своротил камыш и задел за стропила. Из дверей выскочил старик.

Посмотрел испуганно на шар и бросился к двери.

Попов с Сергеевым за веревку стали подтягиваться к острову.

Шар наклонило и близко прижало ветром к воде.

Вдруг смотрят: старик вылез на крышу.

Кричит:

— Весь дом мой в море стянут!

Баба на дворе голосит:

— Беда, беда наша!

А старик ножом по веревке пилит. Хвать — и отрезал. Шар выпрямился, и его понесло ветром прочь от острова. Старик вслед кулаком махал.

Попов плюнул со злости и отрезал прочь веревку, чтоб легче было шару. Сергеев с горя чуть не заплакал.

Шар все больше и больше терял силу. Надо было его облегчать. Попов скинул тулуп и бросил в море. Потом и Сергеев кинул свой. Скинули сапоги. А шар все ниже, и берега не видать.

Попов выбросил барометр.

Шар летел над самой водой.

Люди остались в одном белье.

— Ну, — сказал Попов, — теперь последнее. Полезай, Сергеев, вверх, садись на кольцо.

Сергеев слушался, не спорил. По веревкам полез из корзины и примостился, как обезьяна, на кольце, над корзиной. Попов полез следом.

Он отцепил корзину от кольца, и она шлепнулась в море.

Шар как ожил и сразу подался вверх. Сергееву страшновато было сидеть, свесив ноги в пропасть. Однако он крепился и не давал виду, что боится. Когда шар поднялся повыше, Попов огляделся.

— Берег, берег! — вдруг закричал Попов и свободной рукой показал вперед. — А вон лодки под берегом, рыбаки!

Но шар недолго держался в воздухе. Скоро снова под ногами услыхали люди, как шумит море. Попов говорит:

— Бросать нечего. Брошусь я. А ты лети без меня, долетишь до берега.

Сергееву стало стыдно.

— Нет, давай вместе тонуть. Если ты бросишься, я тоже не останусь. Летим, пока можно.

А до воды было не больше сажени.

Оба смотрели во все глаза по сторонам.

Сергеев присмотрелся и вдруг увидал дым впереди. Уж аршин до воды оставался, когда Попов с Сергеевым заметили, что навстречу им идет пароход на всех парах.

Стали уж задевать ноги за воду.

— Ничего, — весело говорит Попов. — Пускай теперь шар на воду положит. Он пузырем плавать будет. Не потонем сразу-то.

А с парохода лодку спускают, торопятся.

Тут шар уж совсем лег на воду. Попов завязал рукав, что шел из шара, чтобы дух из него не вышел.

Попов с Сергеевым плавали в воде и держались за шар, за сетку.

Когда подошла лодка, Попов развязал рукав и дернул что было силы за широкую веревку.

Она была пришита к лоскуту в шаре. Попов во всю длину шара выдрал лоскут, и шар сразу стал как тряпка. Его легко свернули в большой комок и положили в лодку.

На пароходе Сергеев в себя не мог прийти от радости. А Попов все хмурился:

— Неудачный, — говорит, — полет. Первый это раз со мной.

ЛЕДОКОЛЫ

Помню я, раз замерз наш порт. Я был мальчишкой и жил тогда на юге, на Черном море. Не каждый год бывает, что замерзает море. В ту зиму это случилось сразу. Я выхожу утром — готово. Толстым льдом забит весь порт.

Именно забит. Лед принесло ветром издалека, с пресной воды. Оттуда, где впадают реки. Лед пер огромными льдинами, ломался в воротах порта и лез в гавань. Прежде всего я подумал о коньках, а потом вспомнил о пароходах. Верно. Как же пароходы?

Большой пассажирский пароход стоял у пристани. Ему сегодня сниматься в рейс. Но льдины, что залезли в порт, окружили его со всех сторон и спаялись. Спаялись на морозе в сплошной паркет, и черный пароход стоял как игрушка на белой бумаге.

Я очень уважал этот пароход, и тут он немного потерял в моих глазах: такая махина — ни с места.

Он, конечно, сломал бы этот лед, если бы ударил с разгона. Но какой уж там разгон, коли ему отслониться-то от пристани нельзя. Он стоял как приклеенный.

«Неужели, — думал я, — не пойдет? На мачте почтовый флаг. Как же с почтой-то?»

И вдруг вижу: у пристани на льду ворочаются, суетятся люди. Они ломали и длинными пилами разворачивали и пилили лед около буксирного катера.

Этот катер был мой любимец. За то я его любил, что он был маленький и в то же время как настоящий пароход: палуба настоящая, машинка, труба, каюта — все по-пароходному и все как будто детское. Имя у катера было серьезное: «Работник».