Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

Сотрудники же «внешней» («негативной») контрразведки – разведки, наоборот, стремятся к установлению таковых, чтобы решать задачи парализации деятельности противной стороны и установления ее истинных интересов и намерений. Эти задачи решаются двояким способом: либо перевербовкой агентов и кадровых сотрудников противника, либо продвижением своей агентуры в его поле зрения в надежде, что они «клюнут на приманку» и предпримут попытку ее завербовать.

В нашем случае успех Абвера вроде бы налицо: его кадровый сотрудник в лице майора Вера вошел в прямой контакт с представителями советской разведки. Дав себя «завербовать», Вер выполнил самую сложную часть задачи по проникновению во вражескую спецслужбу. Теперь мы знаем, что с самого начала Протце был полностью осведомлен о ходе операции и ее «инициаторе» с советской стороны – Дидушке. Дальнейший ход операции, как с советской, так и германской стороны, ставит перед нами все больше и больше неразрешимых вопросов. И сразу оговоримся, что логичных и ясных ответов на них нет.

Вопрос первый: почему Силли торопился с вербовочным выходом на Вера через недавно завербованного Гесслинга? Последний еще не проявил себя как честный по отношению к советской разведке агент (сомнения Бирка и Рейса), и, соответственно, твердой убежденности, что он не выполняет волю того же Протце, у Силли не было. А если Гесслинг, давая свое согласие на сотрудничество, действовал честно, то, выходя через него на Вера, Силли фактически «подставлял» своего агента перед Абвером, не имея твердых гарантий лояльности Вера.

Вопрос второй: зная о попытках Протце через Вера возобновить связь с представителями Франца (Дидушка), зачем советские разведчики сознательно через Гесслинга осуществили вербовочный выход на Вера, тем самым фактически выполнив намерение Протце возобновить с ними связь (общность интересов)? Какими мотивами они руководствовались?

Правда, если учесть, что по сравнению с приближенным к Протце Вером Гесслинг, в глазах советских разведчиков, представлял относительную ценность и они, вербуя Вера, намеревались «поймать в небе журавля», когда «синица» – Гесслинг – была уже в руках, то логика их действий вполне понятна. Непонятно другое: почему, имея веские подозрения о том, что за спиной Вера «маячит» Протце, они тем не менее пошли на его вербовку.

Третий вопрос следует адресовать уже немецким разведчикам и, прежде всего, самому Протце. Но пока еще одно небольшое отступление. Мы уже упоминали, что в операциях по «инфильтрации» в агентурную сеть противника самым важным является ее начальный этап, включающий в себя первичный контакт, оценку обстановки, действия вербуемого в рамках отработанной линии поведения и т. д. Именно на этом этапе вероятность срыва операции как никогда велика. Для Протце и Вера этот этап вроде бы был благополучно завершен.

Главной задачей следующего этапа являлось «упрочение» своего положения в советской разведке. Ее можно было решить только при непременном условии, что советские разведчики будут полностью удовлетворены качеством получаемой от Вера информации. А вот здесь-то и выясняется, что Абвер почему-то не был готов поставлять интересующие советскую разведку сведения, и Вер на очередных встречах с Силли и Баевским был вынужден импровизировать[159].

Здесь-то и следовало бы задать Протце вопрос: почему вопреки и своим намерениям (зондаж о возможности продолжения контакта с советской разведкой после отъезда Дидушка), и сложившейся практике он в самый важный и ответственный момент операции фактически «дает ей задний ход», не снабдив Вера легко проверяемыми и актуальными для советской разведки сведениями? Разбирая ниже примерно аналогичную операцию Протце по проникновению в польскую разведку через ее сотрудника Гриф-Чайковского, мы узнаем, что с передачей туда информации у него проблем не возникало.

С другой стороны, нужно учитывать, что информация, запрашиваемая у Вера, относилась к чисто контрразведывательной (агентура Абвера, каналы поступления информации и т. д.) и, соответственно, возможность манипуляции с ней была более ограниченной. Нужно также принять во внимание, что «вербовка» Вера состоялась через два с половиной года после «инициатив» Протце, озвученных в письме Берзина и, соответственно, обстановка к тому времени сильно изменилась.