Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

Это обстоятельство имеет важное значение с точки зрения ответа на вопрос: почему гестапо арестовало Пика не как советского разведчика, а как участника коммунистического движения в далеких 1920-х годах[210]. Наиболее убедительной на этот счет версией является то, что Гискес, либо сам, либо по «настоятельной рекомендации» Протце, не принял мер к реализации столь важной для германской разведки информации.

Это может быть вполне объяснено какими-то оперативными соображениями Абвера, не последнюю роль в выработке которых в силу занимаемого положения играл Протце, несмотря на свой «уход» из разведки. Но это может быть оправданным до 22 июня 1941 года. После же этой даты, когда с началом нападения Германии на СССР все органы германской контрразведки, и по линии гестапо, и по линии Абвера, были заняты вскрытием советских агентурных сетей в рамках операции «Красная капелла», логичных и связных объяснений «делу Пика» нет.

Ответ на вопрос, почему германская контрразведка, имея такую важную наводку на Пика, не придала ей значения, лежит в области взаимоотношений Гискеса, Хупера и Протце. Насколько была важной роль последнего в этом деле, мы можем только догадываться. Выводы по этому эпизоду делать преждевременно, но сразу же вспоминается участие Протце в судьбе другого агента советской разведки – Романа Бирка.

Протце, Веземан, Кривицкий

Утром 10 февраля 1941 года в одном из номеров вашингтонского отеля «Бельвю» был обнаружен труп мужчины средних лет, характерными особенностями внешности которого были густые черные брови и абсолютно седые волосы. Причиной смерти явилось, как было записано в полицейском протоколе, «проникающее ранение в голову» револьверной пули 38-го калибра, который был обнаружен тут же в номере. На столе лежали три предсмертные записки на английском, русском и немецком языках. Опрос служащих гостиницы показал, что погибший был зарегистрирован под именем Вальтера Порефа, что он поселился накануне и в день смерти должен был выселиться из гостиницы. Проводивший осмотр места происшествия сержант местной полиции Гест установил, что одна из записок предназначалась адвокату пострадавшего Валдману со стандартной в таких случаях просьбой оказать помощь семье погибшего.

В ходе первичных следственных действий было установлено, что признаки борьбы, сопровождавшиеся в таких случаях беспорядком, отсутствовали, револьвер лежал рядом с трупом, входная дверь была заперта изнутри. Совокупность всех этих признаков и найденные предсмертные записки, по мысли детективов, ясно указывала на самоубийство. Некоторое сомнение об обстоятельствах смерти вызвали лишь личные документы погибшего, которые были выписаны канадскими властями на имя Самюэля Гинзберга, но и этот факт не устранил версию самоубийства.

Завершив все требующиеся процессуальные действия, вашингтонская полиция готовилась сдавать дело самоубийцы в архив, когда в управление позвонил адвокат Валдман и сообщил сенсационную новость. Оказывается, настоящая фамилия погибшего была не Пореф и не Гинзберг, а Кривицкий. Еще совсем недавно эта фамилия не сходила со страниц американских и европейских газет, доставляя жадным до сенсационных разоблачений обывателям пищу для досужих разговоров о деятельности «кровавого ОГПУ» в странах Европы. В прошлом погибший действительно был одним из высокопоставленных сотрудников советской разведки, действовавшим почти два десятилетия в целом ряде европейских стран.

Вся тогдашняя пресса и подавляющее большинство современных исследователей исходили из предположения, что только Советский Союз был заинтересован в устранении Кривицкого. Значит, если предположить что самоубийства не было, а важных, правда, косвенных указаний на этот счет было множество, то, следовательно, к его смерти была причастна советская разведка[211].

Но в своих воспоминаниях П. Судоплатов утверждает, что, насколько ему было известно, на Лубянке самоубийство Кривицкого было воспринято как следствие нервного срыва, вызванного депрессией, и что советская разведка к его смерти отношения не имела[212]. Уточнение «насколько мне известно», предполагает, что Судоплатов мог и не знать о возможном ее участии в ликвидации Кривицкого. Но, с другой стороны, занимаемое им тогда высокое служебное положение, предполагавшее большую осведомленность о происходящих на «внутренней кухне» разведки событиях, является важным косвенным подтверждением версии о действительном неучастии советской разведки в устранении Кривицкого. Мы тоже условно ее примем.

При наличии некоторых обстоятельств, имеющих прямое отношение к личности Протце, версия о самоубийстве бывшего советского разведчика могла действительно рассматриваться как наиболее правдоподобная. Но, как мы могли убедиться не раз, возникает очередная загадка, имеющая прямое отношение к некоторым обстоятельствам жизни и смерти Кривицкого.