Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

Другие вопросы и, соответственно, ответы на них, могут носить только характер «риторических» и напрямую не связанных с ответами на главные.

Фараго называет сроки проведения операции – восемнадцать месяцев, с конца лета 1939 (время прибытия Кривицкого в США) по февраль 1941 года (10 февраля – дата «самоубийства» Кривицкого), с учетом выезда Веземана в Японию. Не имея дополнительной информации о планах операции и способах ее реализации, мы можем только предположить, что все это время ушло либо на поиск подходов к самому Кривицкому для продолжения контакта, либо на подготовку условий для его физического захвата.

После возвращения Веземана в США из Японии в декабре 1940 года операция вошла в завершающую стадию. Уже после «самоубийства» Кривицкого, по прибытии в Венесуэлу, в своем отчете перед местным резидентом Абвера Веземан заявил: «Что следовал за Кривицким на протяжении всего пути в Вашингтон и был перед отелем, наблюдая, как Кривицкий регистрируется у стойки портье. Я полагаю, что он заметил и узнал меня. Я думаю, что напугал его до смерти»[228].

Из процитированного отрывка, если признать его за достоверный, следует, что либо Веземан и Кривицкий были лично знакомы, либо последний признал в Веземане своего преследователя, «намозолившего» ему глаза за время слежки. Мы помним, что Кривицкий был как-никак профессиональным разведчиком, имевшим большой практический опыт обнаружения наружного наблюдения.

Применительно к «делу Кривицкого», немного порассуждаем на тему соотношения желаемого и возможного. О желаемом мы уже коротко сказали и будем исходить из того, что эффект от операции, в случае ее благополучного завершения, был бы оправдан даже высокими издержками (денежные затраты, незначительность по-настоящему ценной информации и т. д.).

А вот с «возможным» дело обстоит несколько сложнее. Даже сам факт долговременности проводимой операции указывает на трудности в ее осуществлении. Мы также помним, что у Протце были источники в английской разведке, которые почти наверняка ему сообщили что-то о сотрудничестве Кривицкого с ней после бегства.

Самая ценная информация, которую мог предоставить перебежчик, касалась данных на известную ему агентуру советской разведки. Если исходит из того, что Протце знал или как минимум догадывался о сотрудничестве Кривицкого с англичанами, он мог предположить, что ему достанутся только «жалкие объедки со стола английской разведки». Конкурент, а тем более противник никогда не станет делиться своей добычей просто так.

Но Протце, очевидно, интересовали агенты советской разведки, работавшие в Европе. Но тогда возникает вопрос: зачем было гоняться за беглым советским резидентом на другом континенте в желании «поймать в небе журавля», когда почти под боком находится «гарантированная синица» в лице преподнесенного Хупером «на блюдечке» Хана Пика? Где логика? И таких вопросов можно задавать множество.

Очевидно, что, несмотря на все вышеизложенное и другие возможные сомнения, у Протце были какие-то важные личные мотивы, заставившие его преследовать беглого советского резидента на другом конце земли. Ответы на эти вопросы, скорее всего, не будут получены никогда. Но сомнения и, как говорят в анекдотах, «осадок» остаются.

Мы далеки от предположения, а тем более выводов о том, что Протце затеял операцию в отношении Кривицкого, чтобы устранить его как возможного свидетеля своей работы на советскую разведку. Для этого у нас нет ровно никаких оснований[229].

Но тем не менее совпадение некоторых обстоятельств заставляет такую версию упомянуть. К таким подозрительным совпадениям относятся:

– выбор Протце Веземана как специалиста по похищениям на роль «разработчика» Кривицкого в США;

– предполагаемое знакомство Веземана с Кривицким;

– связь имени Веземана с аналогичными по противоречивым признакам «самоубийствами» Кривицкого, Фабиан, Вурм[230].

Чем занимался в годы войны Протце, нам не известно. Во всяком случае, его имя в источниках, относящихся к этому периоду, не упоминается ни разу. Последние годы жизни этого незаурядного разведчика, навсегда унесшего в могилу многие тайны, прошли в тихой голштинской деревушке на берегу Балтийского моря. После войны многие исследователи, занимавшиеся историей германской разведки, обращались к нему за разъяснениями наиболее запутанных сюжетов, и он никому не отказывал в их «распутывании»[231]. Насколько он был правдив в своих рассказах, мы уже никогда не узнаем. Не узнаем мы и ответа на вопрос: кто вы, Рихард Андреас Протце, друг или враг?..

Капитан Ежи Антоний Незбжицкий

Начало