Новая русская музыка заняла видное место не только в России, но и в Германии, Бельгии, Франции. Особенно тесные связи установились у Бородина с бельгийскими почитателями его музыки. В Льеже бельгийский дирижер, пианист и композитор Теодор Жадуль организовал кружок из своих учеников и любителей музыки для знакомства с русской музыкой. В организациях этих «русских концертов» большое участие приняла бельгийская пианистка и меценатка графиня Луиза де Мерси-Аржанто, почитательница Бородина. В 1885 году Бородин посетил Льеж и замок Аржанто. Он привез с собой корректуры «Маленькой сюиты» для фортепиано, посвященной хозяйке дома (те самые, что забыл потом в ее замке и нашел спустя длительное время у нее на столе роскошно переплетенные) и «Скерцо» для фортепиано, посвященного Жадулю.
Неудивительно, что, работая “на износ” и отводя на сон всего по пять часов в сутки, он стал ощущать боли в груди. Обследования показали, что его сердце находится в угрожающем состоянии.
Сергей Александрович Дианин, автор книги о Бородине, начатой еще его отцом, учеником и другом Бородина, пишет со слов отца: «Числа 12 или 13 февраля А. П. Дианин работал в полуденное время в химической лаборатории Военно-медицинской академии и слушал игру Бородина, импровизировавшего на рояле в соседней комнате. Эта музыка произвела на А. П. Дианина глубокое впечатление: по его словам, он никогда еще до того не слыхал у Александра Порфирьевича музыки такой мощи и красоты, хотя и другие сочинения его великого учителя всегда ему сильно нравились. Услышанная А. П. Дианиным музыка по стилю и настроению значительно отличалась от всех других произведений Бородина.
Он довольно долго гремел за стеной, играя эту могучую музыку, рассказывал мне А. П. Дианин, – пишет его сын, – потом перестал играть и через несколько мгновений появился в лаборатории взволнованный, радостный, со слезами на глазах.
“Ну, Сашенька, – сказал он, – я знаю, что у меня есть недурные вещи, но это – такой финалище!.. такой финалище!” Говоря это, Александр Порфирьевич прикрыл одной рукой глаза, а другою потрясал в воздухе… От этого финала не сохранилось ни одной строчки – ничего не было записано». Бородин работал тогда над Третьей симфонией.
Помня свой уговор с Н. А. Римским-Корсаковым и А. К. Глазуновым, А. П. Дианин решил в ближайшие же дни сообщить им о новом сочинении Бородина, но не успел организовать их посещения, так как Александр Порфирьевич затеял устроить в один из ближайших дней танцевальный костюмированный вечер[238]
.14 февраля 1887 года Бородин пришел к Доброславиным и пригласил назавтра к себе на костюмированный бал. «Я соорудила нечто вроде русского костюма… – рассказывала Мария Васильевна Доброславина. – Общество было небольшое, но очень тесное». Было очень весело. «Александр Порфирьевич провальсировал… и подошел ко мне. Мы стояли и разговаривали, когда в зал вошел проф. Пашутин… Он приехал с обеда и был во фраке… Я сказала, что из всей мужской одежды я больше всего люблю фрак… Александр Порфирьевич заявил, со своей обычной шутливой галантностью, что если я так люблю фрак, то он всегда будет приходить ко мне во фраке, чтобы всегда мне нравиться. Последние слова он произнес растягивая и как бы закоснелым языком, и мне показалось, что он качается, я пристально взглянула на него, и я никогда не забуду того взгляда, каким он смотрел на меня… Я не успела крикнуть: “Что с Вами?’ – как он упал во весь рост…
Все бросились к нему и тут же, на полу, не поднимая его, стали приводить его в чувство. Понемногу сошлись все врачи и профессора, жившие в академии… Были испробованы все средства – и ничто не помогло…
И вот он лежал перед нами, а мы стояли кругом в наших шутовских костюмах и боялись сказать друг другу, что все кончено.
Помню, что последним пришел проф. Манассеин, когда уже все было испробовано. Он наклонился над ним, послушал сердце, махнул рукой и сказал: “Поднимите же его”.
И его подняли, и положили, и все было кончено»[239]
.Через несколько дней, 23 февраля, А. Г. Рубинштейн начал Одиннадцатый (дополнительный) исторический симфонический концерт исполнением Первой симфонии Бородина и его романсов.
Опера «Князь Игорь», законченная Римским-Корсаковым и Глазуновым в марте 1888 г., сразу была передана М. П. Беляеву для издания. Беляев преподнес Римскому-Корсакову экземпляр партитуры с надписью: «Глубокоуважаемому Николаю Андреевичу Римскому-Корсакову, благодаря таланту, любви к покойному автору и бескорыстно энергичному труду которого свет обязан появлению этой оперы в печати, от издателя».