Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

И здесь имеет смысл опереться на свидетельства самого Пушкина, на его «Евгения Онегина», хотя, конечно, Онегин – герой романа, а не автор. Впрочем, Пушкина тоже можно считать героем этого романа с его лирическими отступлениями и утверждением «Онегин – добрый мой приятель».

Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;

Легко мазурку танцовал…
<…>
Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,

Что занимало целый день
Его тоскующую лень, —
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,

Вдали Италии своей.

«Евгений Онегин», гл. 1, стр. IV, VIII.

«В Молдавии, в глуши степей» начнет Пушкин первую главу «Евгения Онегина», первого реалистического романа в русской литературе. Какой надо было обладать наблюдательностью, какой способностью вспомнить и осмыслить события пусть бурной, но короткой и очень юной жизни; трехлетнего пребывания в Петербурге после шестилетнего пребывания в Лицее, закрытом учебном заведении при летней императорской резиденции в Царском Селе (6 мая 1820 года он уже отбывает в Кишинев, в канцелярию генерал-лейтенанта И. Н. Инзова).

Прежде всего в послелицейском периоде жизни Пушкина всеми исследователями обычно отмечается его членство в «Арзамасе». «Арзамас» – далеко не первое литературное объединение, существовавшее в Петербурге с начала века, и не единственное, в котором он участвовал. Хотя именно о Пушкине сказал Ф. Н. Глинка: «Овцы стадятся, а лев ходит один». Но «Арзамас» для него был важен. «На выпуск… молодого Пушкина смотрели члены “Арзамаса” как на счастливое для них происшествие, как на торжество», – считал Ф. Ф. Вигель[83], «человек, – по словам Герцена, – злоречивый, самолюбивый, обидчивый, колкий и умный»[84]. К запискам его мы будем обращаться еще не раз.

Формально «Арзамас» возник как реакция на постановку 23 сентября 1815 года комедии «Липецкие воды», содержавшей злой выпад против Жуковского. Автором ее был активный участник «Беседы любителей русского слова» кн. Шаховской.

Уже 14 октября шестеро «карамзинистов», как они называли себя, – Уваров, Блудов, Дашков, А. Тургенев, Жуковский и Жихарев – решили создать «Анти-Беседу» в противовес сановной «Беседе» – Арзамасское общество безвестных людей.

«Шесть присутствующих братий торжественно отреклись от имен своих, дабы означить тем преобразование свое из ВЕТХИХ арзамасцев, оскверненных сообществом с халдеями Беседы и Академии, в НОВЫХ, очистившихся через потоп Липецкий» – значится в арзамасском протоколе[85]

.

«Арзамас» первоначально носил ернический, буффонадный характер, инициированный, в основном, Жуковским: «Арзамасская критика должна ехать верхом на галиматье».

Для Пушкина принятие в Арзамас «имело глубокий смысл, – пишет Ю. М. Лотман, – его принадлежность к литературе получила общественное признание. Зачисление в боевую дружину молодых литераторов – романтиков, насмешников, гонителей “века минувшего” – подвело черту под периодом детства и годами учения. Он почувствовал себя допущенным в круг поэтов общепризнанных»[86].

Еще лицеистом, подписав свое послание Жуковскому в 1816 году гордым именем «Арзамасец», включился он в это кипение страстей, литературных выпадов.

Из Царского Села 27 марта того же 1816 года пишет он в Москву П. А. Вяземскому: «Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать даже и в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей Российского Слова»[87].

По выходе из Лицея Пушкина уже по всей форме приняли в «Арзамас» и дали имя Сверчок.

«Я не спросил тогда, за что его назвали Сверчком, – вспоминал Вигель, – теперь нахожу это весьма кстати: ибо в некотором отдалении от Петербурга, спрятанный в стенах Лицея, прекрасными стихами уже подавал он оттуда свой звонкий голос»[88].

Венец желаниям! Итак, я вижу вас,
О други смелых муз, о дивный Арзамас!..[89]