Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

На собраниях ламписты, садясь за стол и зажигая лампу, надевали красные колпаки. Эту традицию предложили Толстой, Глинка и Трубецкой. Восходила она к Древнему Риму, где во время карнавальных празднеств надевали колпак как символ свободного гражданина, в память о Золотом веке, когда все были свободны и равны.

Вот он, приют гостеприимный,
Приют любви и вольных муз,
Где с ними клятвою взаимной
Скрепили вечный мы союз,
Где дружбы знали мы блаженство,
Где в колпаке за круглый стол
Садилось милое равенство…

«Зеленая лампа» соединяла свободолюбие и серьезные интересы с атмосферой игры, буйного веселья, демонстративного вызова «серьезному» миру. Весной 1820 года Пушкин «полупродал, полупроиграл в карты» Всеволожскому рукопись своего первого сборника стихов, подготовленного уже к печати, так называемую тетрадь Всеволожского, хранящуюся теперь в Пушкинском Доме.

Серьезные политические намерения руководителей «Зеленой лампы» прекрасно сочетались со светскими и театральными интересами. Все это обсуждалось здесь же, на заседаниях. Однако большинство «лампистов» дальше либеральной фразы не шло, и настроения их были вовсе не революционными. Поэтому первые же сведения о том, что полиции стало известно о существовании общества, привели к тому, что осенью 1820 года было решено прекратить собрания. Но одиннадцать из двадцати одного участника «Зеленой лампы» вошли в знаменитый «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу», составленный следственной комиссией по делу декабристов.

Пушкин уехал из Петербурга еще в мае. А в 1822 году, будучи в ссылке, Пушкин писал Я. Н. Толстому:

Горишь ли ты, лампада наша,
Подруга бдений и пиров?
Кипишь ли ты, златая чаша,
В руках веселых остряков?
Все те же ль вы, друзья веселья,
Друзья Киприды и стихов.
Часы любви, часы похмелья
По-прежнему ль летят на зов
Свободы, лени и безделья?
В изгнаньи скучном, каждый час,
Горя завистливым желаньем,
Я к вам лечу воспоминаньем,
Воображаю, вижу вас…

А вот еще один адрес, значение которого для юного Пушкина трудно переоценить.

«У Жуковского – субботы, и стекается множество праздношатающихся авторов и литераторов, – писал Вяземскому Александр Тургенев. – Плещеев читает, и в знак соединения российской образованности с иностранною пьется пунш и льется шампанское»[123].

Александр Плещеев (однофамилец известного поэта второй половины XIX века) в конце сентября 1818 года вместе с Василием Андреевичем Жуковским сняли квартиру у Кашина моста, на пересечении Екатерингофского проспекта с Крюковым каналом. Этот бывший дом купца Брагина имеет адрес Крюков канал, 11, – пр. Римского-Корсакова, 43. Отсюда открывается замечательный вид на Крюков канал, на Никольский собор.

Александр Алексеевич Плещеев был родственником Н. М. Карамзина. Арзамасец, поэт и драматург, писавший на французском языке, меломан, композитор, личный чтец у императрицы Марии Федоровны, он был очень одаренным человеком с живым и общительным нравом. В Арзамасе он получил прозвище «Черный Вран» за свою внешность: кудрявую, темноволосую голову, смуглый цвет лица.

К упомянутому времени «Арзамас» уже тихо скончался. Но возникшие во время его недолгой жизни острые литературные схватки, активность литературной борьбы и борьбы за свободу высказывания своих взглядов, раз пробудившись, уже не затихали. Жуковский по-прежнему притягивал к себе близких по духу людей, и возникли те самые его «субботы», о которых сообщал Вяземскому Тургенев. Известный пушкинист, Павел Васильевич Анненков, подготовивший первое посмертное собрание сочинений Пушкина, высоко оценивал влияние Жуковского на молодежь: «Молодые писатели получали и первую оценку, и первые уроки вкуса». Спустя много лет Кюхельбекер писал Жуковскому: «Горжусь воспоминаниями той дружбы, которой удостаивали вы меня при первых моих поэтических опытах; в начале моего поприща вы были мне примером и образцом».

Пушкин был постоянным посетителем этого гостеприимного дома не только по субботам. Жуковский смотрел на него как на будущее светило родной словесности. Несмотря на разницу в возрасте, они вскоре перешли на «ты». Однажды, придя к Жуковскому с Николаем Раевским (младшим) и не застав его дома, Пушкин, по воспоминаниям современника, прикрепил к дверям квартиры Жуковского записку, полную цитат из его «Певца в стане русских воинов», посвященных прославленному герою войны 1812 года генералу Н. Н. Раевскому (старшему):