Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода

Это оставалось скрытым некоторое время, но дьявол более радеет об увеличении числа грехов, нежели о сокрытии их. Когда Кадцо дос-нпочно поработал ночью, то он не утерпел, чтобы не продолжать свое дело днем, и однажды, в постный день следующего года, кинул сверток с порошком посреди Констанцкой улицы, воображая, что никто его не заметит. Однако нашелся человек, который это увидел, и, не помышляя, что тут может быть опасность, а предполагая скорее шутку, сказал: “Этот кот, Михаил Каддо, что-то бросил сюда, чтобы подтрунить над народом ”, — и хотел поднять сверток. Но другой более рассудительный человек сказал: “ Не годится в нынешнее время дотра-тваться до неизвестной вещи, подними ее чем-нибудь, но не руками, и посмотрим, что это такое”. Они достали щепки и с их помощью подняли и открыли сверток, из которого немедля распространилась страшная вонь. Все были в изумлении и не могли постичь, в чем дело, ia исключением одной бедной женщины, которая незадолго перед тем выписалась из больницы, и она сказала: “ Наверно, господа, это сделано из чумного нарыва”. И все крайне изумились и пошли известить о том синдиков, которыми в то время были Иоганн Базлард, Иоганн Ами, Ботемер, Перрин Вильмет и Иоганн Лерье; и они созвали совет, обсудить дело и дали приказание немедленно схватить Михаила Кадцо. Сольтье, полицейский агент, поймал его в ту самую минуту, когда он думал укрыться в доме Рива.

Он был схвачен и заключен в тюрьму, где синдики вместе с другими делегатами совета учинили ему допрос и требовали его сознания. И на первых порах, он представлял из себя шута, говоря синдикам: “Вы напрасно, господа, так утруждаете мою голову и мешаете мне как следует приготовиться к исповеди (здесь игра слов Confesser un crime: сознаться в преступлении и исповедоваться); подождите до Пасхи, и я все расскажу вам”. Синдики отвечали ему: “Вы должны, прежде всего, сознаться нам ”. Видя, что он виляет, поднесли к нему веревку. Тогда он стал объяснять, что в брошенном свертке была материя из раны, бывшей у него на ноге. Когда же у него спросили, с какою целью он это сделал, то он ответил: “Над моею раною насмехались, и я хотел наказать насмешников”. Синдики, не удовлетворясь ответом, подвергли его пытке, и тогда он обличил надзирателя, сиделок и фельдшеров и открыл, с помощью какого предохранительного средства они могли прикасаться к чуме, не подвергая себя опасности; об этом средстве уже было опубликовано, так что не стоит упоминать о нем здесь.

Немедленно правительство распорядилось арестовать его сообщников, которым делали допросы, очные ставки и которых подвергали пытке. Они все говорили на один лад, за исключением одного прислужника, по имени Лентиль, которому удалось спастись; ему, впрочем, не придавали особого значения и не давали себе труда отыскивать его. Заключенные в тюрьме дожили до Пасхи, по прошествии которой их казнили, но не всех за раз и в один день. Их возили на телеге по всему городу, привязанных к столбу и обнаженных до пояса. И палач держал на телеге готовый огонь, в котором он калил свои щипцы, и когда они накалялись, то на каждом перекрестке вырывал у них кусок мяса. После того их привезли на площадь Моляр, где им отрубили головы на эшафоте; тела же их четвертовали, и части эти разнесли, чтобы выставить в различных местах, за исключением сына надзирателя, которому, во внимание к его молодости, только отрубили голову; он признался, что умеет составлять микстуру отца, и его лишили жизни не ради мести, но чтобы помешать распространению зла» (Боннивар, Хроника Женевы, т. II, с. 395–401).

Случай, приведенный Литтре, отличается от тех, которые приписывали евреям и прокаженным во время эпидемии чумы 1346–1351 гг. (очерк V). Заговорщики подбрасывают не колдовские ладанки с головами ящериц и лапками жаб, а вещ и, пропитанные гноем, извлеченным из чумных бубонов, т. е. содержащие возбудитель чумы.

В работе П.Л. Юдина (1910) мы нашли любопытный факт. Во время холерной пандемии 1830 г., незадолго до ее появления в Саратове, губернатору поступило сообщение, что в селе Карабузаке (Саратовская губерния) какие-то люди бросают в колодцы яд. Как ни странно, на следствии обстоятельство это подтвердилось. 17 июля были найдены в

идиом из ближайших к селу родников два небольших куска мышьяка. Через четыре дня, в другом роднике — «Ореховом», отыскали еще «мел-кис крупинки неизвестного яда». Жители заявили подозрения на однодворца Плешивцева и крестьянина Вольского уезда Пищнина, которые незадолго перед тем проходили через село и будто бы подговаривали крестьянку Шапину «к равному злодеянию». Но веских улик против них пе (п крылось, и суд прекратил дело «за нерозыском виновных».