Очерки истории европейской культуры нового времени

Маркузе прекрасно понимал, что теория не может быть просто спекулятивной, она должна исходить из «возможностей данного общества». Но в консервативно настроенной массе совсем немного тех, кто готов сопротивляться системе. Это молодежь и прослойка отверженных и аутсайдеров – безработных, нетрудоспособных, слабых, «эксплуатируемых представителей других рас и цветов кожи» (последних тогда, кстати, в Европе было еще относительно немного). Когда отверженные выйдут на улицу, безоружные и беззащитные, они столкнутся с мощной силой репрессивного режима. И шанс победить у них будет ничтожно мал. Но, цитирует Маркузе антифашиста Вальтера Беньямина: «Только ради утративших надежду и дана нам надежда».

Майская революция: победа или поражение?

С 1936 года я боролся за повышение зарплаты. Раньше за это же боролся мой отец. Теперь у меня есть телевизор, холодильник и «фольксваген», и все же я прожил жизнь, как козел. Не торгуйтесь с боссами! Упраздните их!

Лозунг майской революции 1968 года

Во второй половине 1960-х идеология Великого Отказа среди французских студентов была уже достаточно популярной. Конечно, большинство из них смотрели фильмы «Новой волны» и пьесы Сартра, читали Камю и других писателей экзистенциалистов. Ходить в кино и театр, читать книги было тогда во Франции еще в порядке вещей. Коммерциализация искусства, конечно, и там имела место, но все-таки не была еще столь тотальной, как в США. Европа, по мнению Хоркхаймера и Адорно, сильно отставала от Соединенных Штатов в том, что касается создания монополий в сфере культуриндустрии. «Но именно этой отсталости, – пишут авторы «Диалектики просвещения», – должен быть благодарен дух за последние остатки самостоятельности, а его последние носители – за то жалкое, но все же существование, которое им позволено было влачить». Жалкое – это, думаю, преувеличение; культурный процесс в Европе был в послевоенные годы достаточно интенсивным. Не вызывает сомнения, однако, то, что духовная жизнь на европейском континенте, в частности во Франции, была богаче, чем в США. Читали французские студенты тогда и философов, хотя, конечно, не все. «Одномерного человека» прочли, вероятно, немногие, но книга эта активно обсуждалась в аудиториях и коридорах Сорбонны, в студенческих кафе Латинского квартала. Так что основные тезисы этой книги бунтарям-студентам были хорошо известны.

Идеология, конечно, вещь необходимая. Однако для бунта против общественных устоев нужна была еще и хоть какая-то организация. Кто-то должен был настраивать студентов на соответствующий лад, подогревать, как говорится, протестные настроения в массах. Занимались этим активисты различных радикально левых партий, которых во Франции тогда было множество. Всех их – троцкистов, анархистов и маоистов – обычно называли «гошистами». В то, что всех этих «леваков» могло что-то объединить, трудно поверить. Особенно если учесть, что Троцкий в годы гражданской войны проявлял откровенную враждебность по отношению к анархистам, а Мао Цзэдун в конце 1960-х как раз разворачивал в полную силу свою «культурную революцию», и китайские хунвейбины от имени «репрессивного общества» жестоко преследовали всякое свободомыслие. Но не забудем, что троцкисты и анархисты в свое время мужественно защищали от фашистов республику в соседней Испании и с тех пор пользовались во Франции симпатией левых радикалов, а Мао именно тогда осмелился проводить независимую от Москвы политику. Москву «леваки» столицей мирового социализма уже не считали, а на Пекин в тот момент еще надеялись. Словом, идейные конфликты между левыми группами продолжались, но идея Великого Отказа все же их как-то связывала и заставляла договариваться между собой.